Сцены из лагерной жизни
Шрифт:
Убедившись в невероятной непробиваемости всех судов и прокуратур СССР, истрепав себе все нервы, Сашка решил хоть как-то попортить их тем, кто получал зарплату за отписки. На протяжении последних двух лет он рассылал регулярные послания-пожелания во все инстанции, имеющие отношение к его личному приговору. Ровно пять штук в месяц, шестьдесят в год.
Нет, он не переписывал под копирку один и тот же текст, он всякий раз придумывал новые и нет-нет да и показывал их знакомым. Мне довелось их читать и даже кое-что сохранить из Сашкиного творчества, поэтому я сейчас имею возможность привести один такой текст полностью.
Генеральному
Глубокоуважаемый гражданин Прокурор, понимая и сознавая до мозга костей, что грозить вам совсем небезопасно и бесполезно, учитывая все ваши возможности и соответствующие статьи УК, я решил просто желать. Да-да, именно желать, за что у нас, как известно, пока не судят.
Мои пожелания, смею вам заметить, очень искренни, они обязательно дойдут не только до вас, но и до Бога и, следовательно, не пропадут втуне.
Итак, что же вам пожелать?
Вы чтите слово «возмездие», не так ли? Чту его и я. За долгие годы тюрьмы и благодаря методам современного «воспитания» в НТК я имею следующее:
Импотент в двадцать девять лет
Нет зубов
Почти ничего не вижу
Язва желудка и туберкулез
Убита нервная система
Ни дома, ни крыльца
Геморрой и многое другое, не считая рабской работы и тысячи команд в день.
Я человек-робот, гражданин Прокурор.
И вот этот робот справедливо желает и вам под старость хотя бы восемь-девять таких лет, за что угодно. Хотелось бы, чтобы вся ваша семья в этот период дружно отвернулась от вас и слала в посылках одну поваренную соль. Чтобы все ваши многочисленные жалобы возвращались снова к вам, чтобы на ваших глазах люди вскрывали себе вены, животы и прочее и обливали кровью охранников. Чтобы висельников в вашей камере держали до утра, чтобы на вас ночью наскакивали крысы, а в супе ловились тряпки и чьи-то гнилые зубы. Чтобы вас, больного, за то, что вы вышли на воздух в неположенное время, тащили в ШИЗО) раздетым, в одном белье. Чтобы над вашими слезами и мольбами смеялись не только офицеры, но и зеки, чтобы вы обязательно пообщались с гомосексуалистами и маньяками. Чтобы вши всегда, денно и нощно, напоминали вам, где вы находитесь, а вид сапога и дубинки сразу и моментально вызывал у вас понос. Чтобы любой кулак приводил вас в ужас и трепет, чтобы вы жаждали смерти, но не могли умереть.
Я бы мог еще много чего пожелать вам, гражданин Прокурор, но, к сожалению, вы у меня не один, как, впрочем, и у Бога…
Многие люди вашего ранга и чуть ниже с нетерпением ждут подобной весточки, но не все, увы, ее получат. Разумеется, не все получившие такое чудо поверят, что мои пожелания сбудутся, но ведь и Николка Чаушеску до поры не верил, а люди желали и желали…
Не отчаивайтесь и мужайтесь, строгость и режим еще никому не шли во вред, особенно бывшим чиновникам. Вы обязательно обретете истину, и истина сделает вас свободным!
Ваш покорный слуга и почитатель
Александр Клюквин.
На дворе стоял уже девяностый год, и, казалось,
Но однажды Сашку вызвали в штаб колонии, не было его часа два-три. Вернулся он хмурый и неразговорчивый, никому ничего не объяснял. Как впоследствии выяснилось, к нему приезжал какой-то тип из безопасности, комитетчик.
О чём он с ним говорил, никто не знает, но ровно через две недели Сашку осудили на тюремный режим. На пересыльном пункте города Соликамска (Белый Лебедь) его изнасиловали, выбили глаз и почти все оставшиеся зубы. Можно было отнести все это на счёт случайного совпадения — чего, мол, в тюрьме не бывает! Но Сашке раздробили ещё кисть и все пальцы правой руки… Кроме того, он вообще не должен был ехать через Белый Лебедь.
«Это Бетховен, Паша!»
Пашка Змаевский — карманный вор. Ему тридцать два года, четыре судимости. И все за карман. Подвижный, маленький острослов с большой, явно выделяющейся головой, он похож на головастика. На груди постоянно крестик. Балагур и весельчак, язва и добряк — днепропетровский босяк из интеллигентной семьи. Мать — завуч в школе, дед — заслуженный юрист Украины. Пашка ненавидит хулиганов и грабителей, тупые и наглые тоже выводят его из себя. Заметив однажды в человеке тупость или хамство, он прямо и твёрдо заявляет ему: «Не обращайся ко мне!»
На этом отношения заканчиваются раз и навсегда. Мы встретились с ним в Коми.
— Ты не представляешь себе, что это такое, Паша! — говорил он мне в моменты вдохновения и удара. — Берешь газетку, ага!.. В Краснодарском крае собрали хороший урожай… Селяне с деньгами. И вот я в Краснодаре. Выходишь на привокзальную площадь и чувствуешь пульс города, все нити идут прямо к тебе! Это Бетховен, Паша, это Шуберт! После первой удачной «покупки» заходишь выпить стопочку коньяку, всего стопочку… И вперёд! На следующий день ты уже на базаре, в области. Лотки, сумки, крики, толпы, машины… Это Моцарт, Паша!
«Спалился»… Тётка орёт и замахивается сумкой: «Шо ты там ищешь, пара-азит?! Нэма там ничего!» — «Есть или нет, а проверить надо, тётка!» — шутишь как ни в чём не бывало и с ходу валишь в толпу. Дежурные пятьсот рубликов для милиционера всегда в кармане. Если «прихлопнут» двое-трое, быстренько телеграмму Галочке — и «штука» летит… телеграфом. Галочка у меня умница! Подружка моя, — поясняет Паша. — Я для нее икона, Паша! Вот есть иконы, знаешь, вот я икона для Галы. Сказал и сделал… Пусть земля перевернется, а сказал и сделал! Не обманул ни разу, представляешь, ни разу! Хорошая подружка у меня, хорошая. Мама лю-бит её!.. Хорошая девочка, два срока уже ждёт, живёт у матери. У нас с ней своя квартира, но живёт у матери… Я не просил, сама, знает меня…
Освобожусь, Пашка, потрясу здесь шахтеров, обязательно потрясу. Инта, Ухта, Воркута… Деньги тут есть, есть. Привезу ей подарок, дорогой, настоящий, за все года…
— Что, сразу начнешь воровать?
Смотрит на меня, как на инопланетянина, с некоторой обидой и удивлением.
— Паша! Больше двух лет я ни разу не был на свободе, воровал всегда с первого, и только с первого, дня, а как же! Клянусь! — быстро крестится и смотрит прямо в глаза, карманники любят приврать, и он это учитывает. — Месяц нормальной работы, Паша, — пять — семь штук минимум. Пять — семь! Я работаю всегда один, никаких «бригад»… С проститутками не общаюсь, останавливаюсь только на частных квартирах, у бабушек… Прилично одет, человеческие манеры, подарочек, теплое слово… В гости потом зовут. Так вот! «Приезжайте, Павел, дай вам Бог здоровья!» А как же? Украсть, Паша, — это не ломом голову проломить, нет. Бог простит. Все только технически и без хамства. Так учили…