Сцены из лагерной жизни
Шрифт:
— На Привозе вертанул пиджачишко… Не новый, ношеный такой, думаю, пятерку сёрано дадут, чего не взять, взял. Ну иду, значит, к пивнушке, предлагаю одному, другому, третьему… Не берут. Не берут, и сё!
Я и так и сяк кручу, нахваливаю, не берут. В пиджаке-то ничего, расчёска да билет на автобус, шо ли. А, отдам за трёшку, думаю. Предлагаю за трёшку — не берут! С час вертелся у пивнушки, без толку!
Тут одна баба с мужиком подходят, я уже и здесь!
«Земляк, грю, как раз на тебя, прикинь…» Смотрю, баба зыркнула оком, я быстренько к ней… Короче, поторговались — отдал за четыре рубля.
Ну, похмелился я с приятелем,
— Где пиджак взял?
— Купил, грю, часа два назад. Купил за пятерку. Немного мал, ну и отдал за четыре им… — показываю на бабу с тем типом. Бить кинулись, гады! Оказывается, хозяин узнал свой пиджак, а те привели его ко мне.
Повязали, одним словом, дело… Я, понятно, в несознанку, не брал, и сё! Шесть суток в КПЗ били, и айда на тюрьму. Статья сто сорок четвертая, блин! Четыре года дали за пиджак. Ну дали-то еще нормально, могли пятерик вмазать, обидно просто… В пиджаке том, как выяснилось на суде, сорок семь рублей было в тайном кармашке! За трешку предлагал! Испарились деньги-то, да-а! Те, как и я, в несознанку, а я, в натуре, в глаза не видел денег-то! Бросил бы пиджак и три дня гудел себе. Сорок семь! Хозяин уперся, говорит, были, и сё, свидетелей нашел, карман тайный показывал… Четыре года! Вот дыбани, дыбани хорошо сразу, три дня гудел бы, три дня! Дурак, одним словом, невнимательный я, невнимательный. Всю жизнь страдаю за это. Свободы не иметь, вот сё так и было! Может, закрутим одну на сех, а? Ку-урить охота, караул!
Крысы и люди
Коми АССР. Весна семьдесят восьмого. Сижу в одиночке в ожидании довеска к сроку. Ночь. Камера полтора на три метра. Двухъярусная шконка, питьевой бачок на табурете, таз. Почти как в келье. Скучно. Читать и спать надоело, от мыслей можно сойти с ума. Есть ещё крысы, большие, даже огромные, серобокие твари — мои сокамерницы, которые, к счастью, ведут себя по-джентльменски — не лезут на голову. А так гуляют как у себя дома, целыми стаями. Иногда бросаю им кусочки хлеба, когда перепадает лишняя пайка, хотя в основном все съедаю сам. Пересылка не зона, тем более в одиночке… От безделья и скуки надумал поймать хотя бы одну «подружку». Попадется или нет? Слышал, что они чрезвычайно умные. Проверю.
Беру моток ниток, скручиваю потолще и прилаживаю к тазику. Минут через сорок таз повисает над полом, центральная нить тянется ко мне. Под тазиком — крошки, остатки еды. Я лежу на койке с лезвием в руках и не дышу. Одно резкое движение пальцами — и нить будет перерезана. Таз упадет на пол, и крыса окажется в ловушке.
Наконец появляются гости. Их штук пять. Они несутся к тазику, но тут же замирают. Под тазиком — тень и снедь. Снедь манит и притягивает, тень, наоборот, отпугивает. Все разом убегают под пол, и вскоре оттуда доносится страшный писк. Жду.
Вскоре снова появляются три небольшие крысы, молодняк, и начинают бег вокруг таза. Выйти на разведку их понудили старые, все ясно. Это меня подстегивает. Крысы подбираются к снеди все ближе и ближе и наконец вбегают в полосу тени. Всего на мгновение, однако успевают схватить кусочек хлеба — кровная добыча. Размявшись и проверив тень «на прочность», убегают к своим.
Теперь вылезают осторожные матерые крысы — настоящие акулы. Их видно сразу — движения, глаза, грузность. Они занимают позицию с четырех сторон и молча, без писка взирают на таз. Три минуты, четыре, пять… Я уже теряю терпение. Наконец одна
Время три часа ночи, в коридоре слышится какая-то возня. Я плюю на крыс и встаю с койки. Беру в руки «обезьянку» — продолговатый узкий осколок зеркала на палочке — и отодвигаю в сторону «глазок». Смотрю вдаль по коридору, туда, где находится дежурка ментов. Кажется, кого-то приволокли, точно. Но почему возня? Ага, дубасят. Я прислушиваюсь к звукам и словам… Все ясно, приволокли бухого поселенца и хотят остричь наголо. Он артачится, ссылается на закон: «Поселенец!.. Не имеете права! Сутки еще не подписаны!» За это и пинают. Он не орет, затих, но менты почему-то его не стригут.
Видно, дали лишка, ждут, когда очухается. Вот козлы! Жаль, что ночь, не хочется поднимать хипиш. Пусть и поселенец, но человек, такой же, как мы. Интересно, остригут или не остригут? Скорее да, куда он денется, не таких ломали! Ан нет, волокут по коридору, прямо ко мне. Быстро прячу «обезьянку» и отхожу от двери. Останавливаются рядом, о чем-то шепчутся между собой. Открывают дверь соседней одиночки и затаскивают поселенца туда. Шестое чувство подсказывает мне — ложись. Заскакиваю в постель и накрываюсь с головой.
Почти в ту же секунду открывается «глазок», кто-то долго и внимательно смотрит в камеру. Чересчур додго. Потом отходит, и снова шепот за дверью.
Мои крысы уже все съели и носятся по камере как угорелые — разыгрался аппетит. Чтоб вы сдохли, не даете послушать!
Кажется, уходят. Да, точно, дверь захлопнулась. Прислушиваюсь к звукам за стеной, но ничего не слышу. Мой сосед, видимо, слишком бухой, спит, думаю я и сам медленно проваливаюсь в сон. «Лишь бы не раскрыться, когда засну, — мелькает в голове мысль. — Кто знает, что у этих тварей на уме?» Впрочем, за два месяца могли бы уже что угодно отгрызть, если б захотели. Это успокаивает.
— Паша! Пашок! — Кто-то сильно тарабанит в мою дверь и окликает меня по имени.
Я вскакиваю. Это мой земляк, одессит Сеня, он сидит через три «хаты» от меня, в общей. Вышли на оправку. Оказывается, уже утро.
— Ты чё тарабанишь? — недовольно и сонно бурчу я и иду к двери.
— Слава богу! — восклицает Сеня. — А я было подумал, что это ты сдуру решил счеты с жизнью свести.
— Какие счёты? — Я ничего не понимаю и тупо таращусь в «глазок».
— Да жмурик, жмурик лежит прямо под твоими дверями! Базарят, поселенец какой-то. Ночью приволокли, посадили рядом с тобой, а он и окочурился. Понял? Нет?
Я понемногу начинаю вспоминать события прошедшей ночи. Так вот почему было тихо за стенкой… Интересно, что бы они сделали со мной, если бы заметили «обезьянку»? Впрочем, зек не человек, его показания не в счет. Неприятно и муторно на душе. Утро. Мы же как те крысы — не известно, где и когда тебя задавит чей-то сапог.
— Волосы-то у него есть или стриженый? — спрашиваю я у Сени как бы между прочим.
— Да есть, есть! Говорю же — поселенец…
— Ну иди, иди. Подгони чаю, кончился.