Сцены из лагерной жизни
Шрифт:
Машины не было, его погрузили прямо на тепловоз, стоящий в это время на бирже, и отправили в больницу. Двадцать пять километров дороги стали последними километрами Витиной жизни. Он скончался, не приходя в сознание. Виктор Петин, 1970 года рождения, статья 89 УК РСФСР, срок — 4 года. Экспертиза установила, что он был пьян, а нападение и сопротивление пьяных пресекается по инструкции жестко. Я не виню этих убийц, нет. Я не виню их потому, что…
Успел… Уложился в пятьдесят восемь минут. Благодарю Тебя, Господи!
23.10.90-й
«Леонид Ильич, пришлите бандероль!»
Зима, январь 75-го года, Микуньский лагерь строгого режима… Мне пошел двадцать первый год, всё ещё впереди.
В бараке человек сорок — пятьдесят, режима пока никакого, полная расслабуха. В августе сюда, в ИТК-10, завезли человек шестьсот заключенных со всех концов Союза. Раньше в зоне сидели в основном первоходочники с большими сроками, усиленный режим. Их всех вывезли.
У дальней стены барака бренчит гитара, несколько человек, спарив шконки, играют в карты, кто-то чифирит, кто-то болтает, кто-то спит, накрывшись бушлатом. На улице за сорок градусов мороза. Мишка Дубик (все фамилии подлинные), коренастый маленький крепыш из города Стрий Львовской области, о чем-то яростно спорит с Лёхой Мамочкой, луцкий молодой карманник Витя Морущак «подливает керосину» в спор и втихаря посмеивается над земляками. Я самый молодой среди хохлов. Невыразимо скучно, тоска, в карты я пока еще не играю, боюсь, заняться нечем, слушать чьи-то приколы не хочется. Что бы придумать, что? Хорошей литературы нет, а забивать голову всякой ерундой не привык. Письма родным и друзьям давно написаны и посланы, жалобы по делу тоже, рисовать я не умею… Что же придумать?
А если… Идея!
Мне уже не сидится на месте, я предвкушаю настоящий прикол, прикол на все сто!
Тетрадка, ручка, ноги под себя, бушлат на плечи. Вперед!
«Здравствуйте, дорогой Леонид Ильич! Пишу вам из маленького городка Микуня, что в Коми АССР. Недавно меня этапировали со Львова сюда, и вот сейчас я здесь. Письма, Леонид Ильич, отсюда идут очень долго, так что не знаю, когда вы получите это письмо и получите ли вообще. Я слышал, что ваши секретари и органы перехватывают почти все письма, в том числе и от родственников, и вот я думаю и гадаю…
Но буду надеяться на лучшее. Извините меня, пожалуйста, у вас и так много дел, а тут еще я со своим письмом. Опишу вам все коротко, не обессудьте, если что не так.
Освободившись из ВТК в семьдесят втором году, Леонид Ильич, я не долго пробыл на воле. Через несколько месяцев меня снова арестовали и осудили на десять лет лагерей строгого режима. Восемнадцать лет мне исполнилось прямо под следствием.
Думаете, убил кого, Леонид Ильич? Не-ет. Магазин какой всковырнул? Не угадали. Порезал? Не-а. Не поверите ни за что!
Иду я рано утром по улице и встречаю, значит, одного знакомого, лет на пять старше меня. Поговорили мы с ним по душам да и пошли трахнуть по стакану белого винца в будку к Яше и Саше, что на Заставе. Выпили мы с ним преспокойно, и он спросил
Приходим, а там его отец вдребадан пьяный, давай ругаться, слюной брызгать, грозить нам чёрт те за что. Ничего толком не говорит, дома Сашка, нет. Ну знакомый мой возьми да и толкни его, тот с кулаками, естественно… И пошло-поехало… В общем, дал он ему пару раз, а тут дочка с женихом своим заявилась как раз, соседи ведь, всех с детства знают. Ушли мы оттуда, так и не повидав Сашку. Знакомого забрали ночью, а я ещё недельку скрывался, значит…
В милиции пришили нам сговор, грабеж с разбоем. Стало быть, статья 142 часть 2 Уголовного кодекса Украины. Один синяк всего, в больнице даже не был батя Сашкин-то, а вот сказал, что тридцатку, дескать, из кармана уперли. Забрали, и всё.
Ему, то бишь знакомому моему, семь, Леонид Ильич, а мне аж десять припаяли. А про то, что к Сашке шли, про то, что с детства знакомы и даже соседи, судьи даже и не заикнулись. Мол, грабят и знакомых, так вот! А я еще, дурак, возьми да прокуроршу на суде оскорби. Вот они и впаяли мне десять да пять высылки в придачу, знай наших, мол, не высовывайся!
Высылку, правда, сняли чуть позже, не имели права несовершеннолетним-то, в определении написано было, а срок оставили.
Спровоцировала она меня, прокурорша эта херова, Леонид Ильич, спровоцировала!
„Ты что же, такой молодой парень, в десять утра винище хлещешь, как квас? — говорит. — Или занятий больше не было?“ А я ей отвечаю спокойно: „Не винище, гражданка прокурор, а стакан один, белое кооперативное от Яши и Саши… И что же тут за криминал такой? Ну выпил себе на здоровье, так что ж? Будто вы не пьете! Конечно, не по рупь семь, извиняюсь, но ведь пьешь, факт! Коньячок, настойки разные, то, другое…“
Она прямо взвинтилась, честное слово: „Не тычь! Замолчи! Бандит, пьяница!“ Тут меня и прорвало: „Сама не тычь! Воровка, взяточница, людоедка, самосудчица! Серьги-то в ушах не на зарплату, трусы не с фабрики „Прогресс“ носишь!“ В этом духе, одним словом. Вот вам крест, Леонид Ильич, воровка и взяточница чистой воды, по глазам через стенку видно Г Гадюка, одним словом.
Писал я потом, писал во все инстанции два года, да все без толку. Ответ приходил всегда один, и, главное, из областного суда, черт бы его побрал! „Осужден правильно. Вина подтверждается показаниями свидетелей“.
Терпел я все это, терпел да и написал им о свиньях, то есть будто не я, а Митька Макуха перегнал ночью стадо свинтусов из соседнего района в наш. Так и написал. И что вы думаете, пришёл-таки ответ, пришёл. „Осужден правильно. Вина подтверждается показаниями свиней…“
Не хотел вас тревожить, Леонид Ильич, честное слово, не хотел по-родственному, да, видно, правды не добиться, нет. Пишу вам. Помогите ради Христа, что же мне в самом деле десятку за здорово живешь тянуть?! Мать стара совсем стала, некому и бандерольку прислать.