Сцены из провинциальной жизни

Annotation

Кутзее из тех писателей, что редко говорят о своем творчестве, а еще реже — о себе. «Сцены из провинциальной жизни», удивительный автобиографический роман, — исключение. Здесь нобелевский лауреат предельно, иногда шокирующе, откровенен. Обращаясь к теме детства, столь ярко прозвучавшей в «Детстве Иисуса», он расскажет о болезненной, удушающей любви матери, об увлечениях и ошибках, преследовавших его затем годами, и о пути, который ему пришлось пройти, чтобы наконец начать писать. Мы увидим Кутзее так близко, как не видели никогда. И нам откроется совсем другой человек.

ДЕТСТВО

ЮНОСТЬ

ЛЕТНЕЕ

Записные книжки 1972–1975

Джулия

Марго

Адриана

Мартин

Софи

Записные книжки: недатированные фрагменты

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

Дж. М. Кутзее

Сцены из провинциальной жизни

Памяти Д. К. К.

ДЕТСТВО

1

Они живут в районе жилой застройки вблизи городка Вустер, между железнодорожной линией и Нэшнл-роуд. Улицы в этом районе носят название деревьев, хотя деревьев здесь пока нет. Их адрес — Тополиная улица, дом № 12. Все дома здесь новые и совершенно одинаковые. Они стоят на больших участках, разделенных проволочной изгородью. Почва красная, глинистая, и на ней ничего не растет. Во дворе за каждым домом находится маленькая времянка, состоящая из одной комнаты и уборной. Хотя слуг у них нет, они называют эти помещения «комнатой для прислуги» и «уборной для прислуги». Здесь хранят разные вещи: газеты, пустые бутылки, сломанный стул, старый матрас, набитый кокосовым волокном.

В дальнем конце двора они устроили загон для птицы и посадили туда трех кур, которые, как они надеялись, будут нести яйца. Но куры и не думают нестись. Дождевая вода, которая не может впитаться в глину, образует во дворе лужи. Загон для кур превращается в зловонную трясину. У кур появляются наросты на лапах. Больные и раздраженные, куры перестают нестись. Мать консультируется со своей сестрой в Стелленбосе, и та говорит, что они снова начнут нестись, если вырезать роговые наросты под языком. И мать зажимает одну курицу за другой между колен, давит на зоб, пока та не раскроет клюв, и ковыряется в их языках кончиком кривого ножа. Куры кудахчут и вырываются, выкатив глаза. Он дрожит и отворачивается. И думает о том, как мама шлепает бифштекс на барную стойку в кухне и нарезает его кубиками, представляет себе ее окровавленные пальцы.

До ближайших магазинов нужно пройти милю по унылой дороге, по обе стороны которой стоят эвкалипты. Поскольку мать заточена в четырех стенах муниципального дома, ей остается лишь весь день заниматься уборкой. Каждый раз, когда дует ветер, под двери проникает желтовато-коричневая пыль, она просачивается сквозь щели в оконных рамах, под карнизами, через сочленения в потолке. Если ветер бушует весь день, у передней стены наметает горки пыли высотой в несколько дюймов.

Они покупают пылесос. Каждое утро мать таскает пылесос из комнаты в комнату, и он всасывает пыль в свое ревущее брюхо, на котором улыбающийся красный гоблин скачет, будто перепрыгивая через барьер. Гоблин — почему?

Он играет с пылесосом: рвет бумагу и наблюдает, как клочки летят в трубку, словно листья на ветру. Или держит трубку над муравьиной тропой, и муравьев засасывает в пылесос, где они находят свою смерть.

В Вустере муравьи, мухи и нашествие блох. Хотя Вустер всего в девяноста милях от Кейптауна, все здесь гораздо хуже. Укусы блох образуют красные кольца у него на ногах, над носками, а там, где он их расчесал, возникают струпья. Иногда он не может спать по ночам из-за зуда. И не понимает, зачем им понадобилось уезжать из Кейптауна.

Мать тоже не находит себе места. «Вот если бы у меня была лошадь, — говорит она, — тогда я хоть могла бы ездить верхом по вельду». — «Лошадь! — восклицает отец. — Ты хочешь быть леди Годивой?»

Лошадь она не купила. Зато без всякого предупреждения она покупает велосипед — дамскую модель. Подержанный, черного цвета. Велосипед такой огромный и тяжелый, что когда он пытается прокатиться по двору, то не может крутить педали.

Мать не умеет кататься на велосипеде, быть может, она бы не сумела ездить и верхом на лошади. Она купила велосипед, полагая, что это будет просто, а теперь не может найти никого, кто бы ее научил.

Его отец не скрывает своего ликования. «Женщины не должны ездить на велосипеде», — говорит он. Мать по-прежнему ведет себя вызывающе. «Я не буду узницей, заточенной в этом доме, — говорит она. — Я буду свободной».

Сначала он думал: как здорово, что у мамы есть собственный велосипед. Даже воображал, как они втроем будут ездить по Тополиной улице — она, он и его брат. Но теперь, прислушиваясь к шуткам отца, на которые мать упорно отвечает молчанием, он засомневался. Женщины не ездят на велосипедах — а что, если отец прав? Если мама не может найти никого, кто смог бы ее научить, если ни у кого из домохозяек в Реюнион-Парк нет велосипеда — возможно, женщинам действительно не полагается ездить на велосипедах.

Когда мать во дворе одна, она пытается научиться ездить. Выпрямив ноги, она скатывается по склону к загону для кур. Велосипед опрокидывается. Она не падает, а только как-то нелепо раскачивается, вцепившись в руль.

Он чувствует приступ неприязни к ней. В тот вечер он присоединяется к насмешкам отца, сознавая, что это предательство. Теперь мама совсем одна.

Но она все-таки научилась ездить — правда, неуверенно, качаясь из стороны в сторону, с трудом крутя тяжелые педали.

Она совершает вылазки в Вустер по утрам, когда он в школе. Он только один раз видит ее на велосипеде. На ней белая блузка и темная юбка. Ветер развевает волосы. Мама выглядит молодо, совсем девчонка — молодая, свежая и загадочная.