Сцепь
Шрифт:
Март две тысячи двадцатого года был сложным для всех – ряд ограничений, вызванных остановить распространяющуюся эпидемию, гнетущая атмосфера, жуткие пустынные улицы, притихшие и затаившиеся. Люди боялись выходить из дома, избегали компаний, пропускали мимо внимания любые новости, не связанные с болезнями. Сарафанное радио работало плохо. Никого эти пропажи людей не напугали так, как пандемия.
И никто не понял бы истинный масштаб пропаж и не сумел бы объединить эти происшествия в одно дело, если бы не письма. В конце марта в главные управления страны – в полицию, прокуратуру, следственный комитет, ФСБ, МЧС – на электронную почту пришли анонимные
Я забрал в ад 666 и верну не всех. Пятница, 13. Ад придет к вам. Ждите.
Отследить отправителя не удалось, адрес был умело зашифрован. Но после сообщений за дело активно взялись представители спецслужб. За несколько месяцев им удалось выявить всех пропавших по стране и понять, что происходящее – не просто совокупность преступлений, а хорошо продуманный и обширный, нетипичный террористический акт. Сверившись с календарем, один из сотрудников понял, что следующая пятница тринадцатого ожидалась в ноябре текущего года. На всякий случай к этому событию начали готовиться заранее: создали специальные группы быстрого реагирования, состоявшие из лучших следователей и дознавателей, назначили дежурные патрули, разработали инструкции на разные прогнозируемые случаи. Предполагалось, что накануне злополучного дня будут оповещены государственные службы и введен режим чрезвычайной ситуации для медицинских работников, спасателей и полицейских.
Восемь месяцев было глухо. Расследования велись, но результатов не приносили: из исчезнувших не нашли никого – ни живыми, ни мертвыми. Спецслужбы топтались на месте, зацепиться было не за что.
А в ноябре этого же года, в пятницу, тринадцатого числа, началось такое, к чему никто не был готов. Повсюду стали рассыпаться жуткие события, которые не поддавались никаким объяснениям и противоречили здравому смыслу.
Благодаря тому, что все были заранее предупреждены, спецслужбам стали оперативно поступать звонки со всех точек страны с описанием происшествий. Первым таким известным случаем стали события в Омске, туда и направилась первая спецгруппа.
***
В городе Омске подле фонтана на улице Тарской рано утром прохожие случайно обнаружили девушку без одежды. Она лежала, свернувшись клубочком, и никто сразу не понял – жива она была или мертва, спала она или была без сознания. На место почти одновременно прибыли и скорая помощь, и наряд полиции. Девушку без труда удалось привести в чувство. И первое, о чем она сообщила, было то, что ее зовут Лиза, и что она не узнает эту местность, потому что родом из села в Республике Алтай.
На теле девушки не было заметных повреждений, ранений, гематом или царапин. Лиза не выглядела истощенной или нуждающейся в срочной медицинской помощи, и тем не менее ее экстренно доставили в больницу для проведения обследования. Сотрудники полиции связались с родителями девушки, и те, потрясенные известием, преодолели тысячу километров за полтора дня. Мать с отцом в ожидании, пока их впустят в палату, плакали, в волнении переминались с ноги на ногу, не отходили друг от друга, не сводили глаз с двери, за которой находилась их дочь, их девочка. С разрешения врача они ворвались в комнату и… замерли. На кровати была не их дочь. Это была не Лиза.
Девушка рывком села в постели, ликующе вскрикнула, а наблюдатели – врачи и сотрудники полиции – в удивлении пытались понять причину столь прохладной реакции родителей.
– Это не наша дочь, – нервозно нарушила тишину мать.
И отец отвел от незнакомки взгляд, в подтверждение кивнул.
Пока врачи в замешательстве убеждали родителей приглядеться, говорили что-то о психологической травме, о том, что бывает тяжело узнать человека после долгой разлуки, мать с отцом наотрез отказывались соглашаться, громче и громче твердили, что это не она, не она. Девушка растерянно наблюдала за спорами взрослых, переводила взгляд с одних на других, наконец нерешительно вмешалась.
– Почему вы меня не узнаете? Мама? Папа?
Она спросила тихо, неуверенно, с надеждой взирая на родителей, и те на полуслове замолчали, в недоумении повернулись к ребенку.
– Где Тимошка? – беспомощно оглядываясь, вопросила она.
Мать словно очнулась, с новыми силами принялась доказывать врачам, что это не их дочь. Отец догадался предоставить подтверждение. Он достал телефон и показал полиции, врачам и самой девушке фотографии дочери. Совсем другая, непохожая. Все, кроме пациентки, поверили родителям. А вот девушка совсем не удивилась, не напряглась, не замолчала, когда обман раскрылся.
– Да, это я, – уверенно сказала она и вновь обратилась к родителям. – Почему вы меня не узнаете?
Мать, раздраженная навязчивостью самозванки, выхватила из сумки зеркало и остервенело подсунула его к лицу незнакомки, крича при этом, что разница очевидна. Девушка, увидев себя в отражении, в испуге отскочила, ошарашено заверещала, трогая себя за лицо, волосы, оглядывая свои руки, ноги.
– Это не я! – орала она. – Это не я! Я Лиза! Это не я!
Она выла и в ужасе терла лицо, царапала кожу, надеясь, видимо, сорвать чужую маску. Она переходила на визг, а потом на рев, она забивалась в угол кровати, подтянув ноги к груди, а потом ошеломленно металась по палате.
– У меня рыжие волосы! – протяжно тянула она в перерыве между рыданиями.
Внезапно она беззастенчиво задрала больничную сорочку, осматривая свой живот, а потом вновь завыла.
– У меня шрам от аппендицита! Здесь нет! Это не я! Мама, папа, я Лиза! Это не я, не мое тело!
Мать, от ужаса вжавшись в стену, медленно сползла вниз, теряя сознание. Отец побледнел, не мог оторвать взгляда от происходившего безумства, продолжал трясущейся рукой сжимать телефон с фотографией дочери на экране.
Все присутствующие были поражены. Никто не вмешивался и не препятствовал. На крики сбежалось полбольницы. Люди толпились в коридоре, толкались на пороге, заглядывали в палату. Постепенно силы девушки иссякли, она засела в углу, обняв себя руками, и дико взирала исподлобья.
– Как зовут моего брата? – вдруг охрипшим голосом спросил отец.
– Дядя Эдя, – после паузы слабо выговорила она.
– Сколько лет Тимошке? – снова спросил отец.
– Ты подарил мне его на четвертый день рождения, – всхлипнула девушка. – Ему четырнадцать.
Отец в два шага преодолел расстояние между ними, присел напротив.
– Какую колыбельную я пел тебе в детстве? – требовательно заглянул ей в глаза.
– На поле танки грохотали… – запинаясь, запела она.
И отец поверил.
Это не укладывалось в головах, это было невозможно. Очнувшись, мать тоже задавала вопросы. Девушка не сделала ни одной ошибки. Она сообщала подробности своего детства, называла имена и даты рождения близких, рассказывала об их жизни уверенно, не делая промахов. Она перечисляла своих одноклассников и соседей, вспоминала значимые адреса, говорила то, что было известно только в кругу семьи.