Счастье бывает разным
Шрифт:
— Чего молчишь? — потеребила его Майка.
— Думаю, — ответил Чистов.
— А я уже свое отдумала. Знаешь, папик, сначала ужас брал, что с Сашкой когда-нибудь расстанусь. А недавно поймала себя на мысли, что я его про себя называю — этот. Без имени — представляешь?
— Нет, — честно ответил Владимир Сергеевич. Он не представлял, как даже про себя называть Катеньку местоимением.
Вот и приехали.
Отель забронировала Майка.
Как и просил Чистов — невысокий, недорогой, рядом с метро.
А здесь дорогих отелей в среднем не так и много. Как и дорогих ресторанов, магазинов, салонов. Особенно — в сравнении с Москвой.
С водителем, молодым азиатом, отделенным от них пуленепробиваемым стеклом, расплатились карточкой — соответствующее оборудование присутствовало и, более того, подсказывало, как и в какой последовательности производить действия. Выдали молодому человеку пять баксов на чай — софт и это обеспечивал. Парень явно остался доволен.
Майка помогла оформить номер и проводила отца на третий этаж — всего в отеле было четыре, но рядом имелись здания еще меньшей этажности. Хоть и представляют Нью-Йорк городом небоскребов, но это, мягко говоря, не совсем так.
Сьют был без излишеств, однако со всеми удобствами. То, что надо.
Чистов бросил вещички и пошел с дочкой гулять, благо в полете хорошо выспался, а здесь, с учетом разницы в часовых поясах, был еще разгар дня.
— Куда идем? — спросила Майка. — Ты вроде в Метрополитен хотел?
— А успеем?
— Запросто.
Вот и первая цель определилась.
Владимир Сергеевич терпеть не мог актуального искусства, в котором автор или критики должны были пояснять зрителю, что же на самом деле он видит.
Но в каждом посещаемом городе старался обязательно посмотреть музей изобразительного искусства прошлых времен.
Метрополитен — годился.
Собранный из пожертвований множества людей, сегодня он представляет коллекцию, ради которой в Нью-Йорк летают и специально.
Спустились в подземку.
Скоростной поезд в Манхэттен — у них в подземке и специальные скоростные ветки есть — останавливался тут же, пересаживаться с обычного не пришлось.
Двигатели взвыли, и состав рванул вперед.
Чистов огляделся. В Москве — точно красивее. Но здесь, похоже, более функционально. Впрочем, в Америке все так.
Мосты — железные, неэстетичные. Как и пожарные лестницы, порой спускающиеся прямо по фронтонам домов.
Бесчисленные кварталы двухэтажных домишек тоже вызовут у нашего эстета скептическую ухмылку.
Но жить среди всего этого визуального аскетизма чертовски удобно.
Вышли в Манхэттене, возле гигантского Центрального парка.
Здесь уже все было по-другому: и дома повыше, и архитекторы за них не зря зарплату получали.
В поезде, среди грохота, не разговаривали.
Здесь же Чистов задал висящий на языке вопрос:
— Дочка, а ты уверена, что нужно так резко?
— А как еще, пап?
— Но он же тебя любит?
— Несомненно, — не задумываясь, подтвердила Майка.
— И ты его тоже.
— Уже и не знаю. Я не могу любить человека-плацебо. По крайней мере — долго, — добавила она после паузы.
— А ты не думаешь, что меня, по сравнению с мамой, многие тоже могут считать человеком-плацебо? — осторожно спросил он.
— Ну, ты… — задохнулась от возмущения Майка. — Ну, ты дал! Если уж ты — плацебо, то кто тогда идеал отца?
— А как насчет моей карьеры? — продолжил Чистов свою нехитрую линию. — А лидерство в семье?
— Папик, да без тебя и семьи бы никакой не было! Мамуле повезло, что она тебя нашла! — выпалила Майка и прикусила язык.
— Валяй дальше, — успокоил ее Владимир Сергеевич. — Я уже в форме.
И Майка продолжила.
— Ты просто не понимаешь коренную разницу между мужиком и мужиком-плацебо, — объявила она.
— Ну, куда уж мне, — согласился Чистов.
А Майка, хладнокровно пропустив сарказм, уже объясняла папику эту разницу.
— Ты — пахарь, папуль, — втолковывала она. — Ты всю жизнь пашешь. Сколько себя помню — кормил ты, поил ты, мыл и причесывал ты, утешал тоже ты. Когда мы болели, ночью ты трогал лбы. Когда начали влюбляться — ты был универсальной жилеткой. И все эти годы ты нас лепил. И неплохо вылепил, папик.
— Сейчас всплакну, — засмеялся Владимир Сергеевич.
— Имеешь право, — разрешила Майка и подвела итоги: — В общем, ты точно не плацебо. Просто мама инвестировала сначала в образование, потом — в карьеру. А ты всю жизнь инвестировал в нас с Вадькой.
— Мама тоже инвестировала в вас, — вступился за Катю Чистов. — Начиная с роддома.
— Этого у нее не отнять, — рассмеялась Майка. — Но если ты про деньги, то мы бы и с тобой не голодали. Уж поверь мне, ты бы что-нибудь придумал.
— Огород бы развел на даче.
— Пусть огород. Ну, ты понял, почему Сашка — плацебо?
— А может, у него просто не было возможности попробовать? — осторожно вставил Чистов. — Может, он тоже будет сидеть около вашего малыша ночами?
— Не смеши мои тапки, папик, — отрезала Майка. — Он будет сидеть со своей бандой в клубе. И еще обижаться на меня, что я с ним не пошла — он же оплатил трех домработниц и пять нянь!
Они поднялись по широченным ступеням величественного здания и вошли внутрь.
Народу было довольно много, но не настолько, чтобы мешать друг другу.
Чистов без сожаления пропустил богатейшую античную коллекцию и сразу направился в «Средние века».
Думал обойти все, но на целый час завиc в зале Эль Греко. Чудеса да и только!
Был же в мадридском Прадо, там очень много Эль Греко. Но не испытал и доли того, что ощутил сейчас.
Вот они, истоки экспрессионизма. Ау, Эгон Шиле и Кокошка.