Счастье бывает разным
Шрифт:
Единственно, мне всегда казалось слишком несоразмерным использовать такие данные в таких условиях. Это как из пушки — даже не по воробьям, а по комарам.
Кстати, через несколько лет знакомства я не то чтобы поменяла эту точку зрения, но как бы скорректировала. Я увидела, как он — слово сложно подобрать, формирует, что ли? — своих детей. Совершенно неспециально, но с каким умением и с какой любовью. Ну и чем не создатель? Разве один отдельно взятый ребенок, с собственной душой и судьбой, менее важен, чем какой-нибудь большой завод?
Короче, я жила с Виталием и ждала Чистова, пока не убедилась в том, что мои ожидания беспочвенны.
Убедилась на совсем смешном примере.
Мы ходим в частную столовую — в бизнес-центре очень дорогой ресторан, поэтому мы обедаем в крошечном заведении с двумя тетушками-грузинками.
Так вот, Владимир Сергеевич, сколько лет его знаю, берет на обед всегда одно и то же. Его уже и не спрашивают, сами дают — салат из овощей с брынзой, куриную отбивную с цветной капустой. Ах да, еще компот из сухофруктов, наподобие того, которым нас поили в детском саду.
При этом — никакого фанатизма. Если блюда нет — съест другое. Но это если нет.
А поскольку Екатерина Степановна, со своими массажами и СПА, будет жить вечно, то придется мне выйти замуж за моего Виталия.
Если б он узнал о моих мыслях, ему было бы обидно. Но он не узнает.
Да и вообще не прогадает. Я вновь стану лебедихой.
Я никогда не разочарую его в постели. Я не буду финансовой обузой семьи — «Птица счастья» дает свой кусочек хлеба с маслом, а теперь еще и с икрой.
И главное — я рожу ему двух детей. А может, трех. Хоть в чем-то обставлю Екатерину Степановну.
Смешно, но я уже знаю их по голосам. Почти каждую ночь слышу.
Будет ли это отказом от мечты?
Может, и будет.
Но, во-первых, дети — это уж точно часть мечты.
А во-вторых, я не Ассоль, чтобы полжизни ждать алые паруса.
К тому же полжизни — моей женской — уже прошло…
14
Уже две недели прошло с того злополучного дня, когда Чистов-младший узнал о своем предстоящем увольнении. Но так и не пришел в себя.
Умом все понимал.
И тактику подобных действий — что ж поделать, если военные училища выпускают в два раза больше офицеров, чем нужно похудевшим в семь (!) раз с советских времен вооруженным силам. И стратегию: в этой стране люди всегда были расходным ресурсом, недаром говорят, что Москва слезам не верит. Но эта страна была единственной, которую он считал своей и которой готов был служить до последней капли крови.
Он бы простил Родине все: и плохую оплату труда, и вполне возможную бедную старость, и отнятое на службе здоровье. Он даже готов умереть за нее в бою, его ж не заставляли идти в офицеры.
Но Чистов не был готов к тому, что все его жертвы просто никому не нужны.
Тамара сначала втайне обрадовалась известию.
С такой головой и с таким упорством Вадик, конечно же, найдет себя и в мирной жизни. К тому же — не североморской, а московской.
Но когда увидела, что делается с мужем, сама встревожилась. Вадька никогда еще на ее памяти не был таким. Ему с удовольствием дали положенный отпуск, и он целыми днями, небритый и какой-то жалкий, лежал на диване в их новой квартире.
Впрочем, были у него и всплески.
Он трижды сходил на прием к морским начальникам. Последний раз — у приехавшего из Москвы ответственного сотрудника кадрового управления. Свои разговаривали сочувственно, подтверждали, что — отличный молодой моряк. Но кого увольнять? Это ж не сокращение штатной единицы, никем не занятой. Здесь все были живые люди. На втором приеме, высказав примерно то же самое, что и командир дивизиона на первом, их контр-адмирал, замкомандира базы, сам проплававший много лет на разных флотах, вдруг выматерился, как старый боцман.
— Ну что я могу сделать, что? — стукнул он по столу так, что стакан с ручками подпрыгнул. — Командиров БЧ-2 в дивизионе три человека. Все — молодцы. И ты через пару-тройку лет стал бы лучшим, у меня глаз наметан. А может, через пару-тройку лет ты бы уже и старпомом ходил. Но для этого я должен сейчас уволить одного из двоих оставшихся. Вопрос — кого? — И он подвинул к Вадиму листок с двумя фамилиями.
Чистову-младшему листок был без надобности: он отлично знал обоих. Один — старлей из его же училища, выпустился четыре года назад. Тоже болен морем, тоже живет работой. Только гораздо опытнее и совсем недавно получил благодарность командования за боевые стрельбы.
Второй — капитан-лейтенант. Этот звезд с неба не хватал, потому и задержался в одной должности на восемь лет, да и со званием давно засиделся, уже лысина еле фуражкой закрывается.
По-хорошему — Чистов сильнее. Или очень скоро будет сильнее.
А по-человечески — у капитан-лейтенанта трое детей, один из них, девочка, — хронически и тяжело больна.
— Тебе карандаш дать? — спросил, тяжело дыша, контр-адмирал. — Сам вычеркнешь, кого решишь.
— Не надо. — Чистов впервые за годы службы вышел не по-уставному, не попрощавшись.
К третьему визиту готовились вдвоем: Томка уже так испугалась за Вадьку, что готова была служить с ним где угодно, лишь бы он стал прежним.
Сидели, продумывали аргументы и даже тренировали рапорт — Томка была вместо адмирала.
Вадим пришел на прием к приехавшему большому начальнику с почти боевым настроем. Он решил соглашаться на любое предложение, хоть на речную флотилию, хоть на старшинскую должность. Лишь бы остаться на флоте.
Остальное он докажет службой.
Вице-адмирал действительно пытался помочь.