Счастье играет в прятки: куда повернется скрипучий флюгер
Шрифт:
Из соседней комнаты раздавались сочные мужские голоса. Значит, там обычная компания — бывшие одноклассники отца, отцы Марининых друзей: врач Лончинский, музыкант и районный министр культуры Мдивани и майор милиции Фольц. Марина любила послушать их разговоры — собираясь вместе, мужчины забывали о том, что они взрослые. Вот только она до сих пор в дурацком школьном платье. Пойти переодеться? Некогда, тогда совсем все пропустишь. И она вошла в зал.
За дальним концом стола сидела незнакомая дама. Громче всех было слышно дядю Алика, музейщика, — он теперь появлялся от случая к случаю, потому что уехал работать в Москву, а раньше
— …И насыпает мне изюм, понимаете ли, в кулек из этого самого, понимаете ли, листа! — Дядя Алик потряс каким-то листком. — Ослы дремучие! Это же семнадцатый век! Откуда взяли? Понимать ничего не хотят, белиберду лопочут…
— Семнадцатый? И не истлел? — Доктор с любопытством вертел листок.
Марина, заглянув, увидела похожие на узор строки.
— Это по-арабски, — пояснил дядя Алик. — Вырвано явно из конца, это не сам текст, а идущая за ним памятная запись, «ишатакаран». Послесловие, как бы мы сейчас сказали. Там автор, а раньше переписчик, напрямую обращался к читателю. Вот… — Он вдохновенно начал переводить: — «Возобновление рукописей, восстановление их из ветхости и оживление из тлена — дело более великое, чем построение церквей». Каково! И вот еще: «Берегите написанное мною, во времена бегства и годины войн увозите книгу эту в город и скройте ее, в мирное же время верните книгу в монастырь и читайте ее: и не прячьте, не держите закрытой, ибо закрытые книги — всего лишь идолы»…
— Постой, Алик, — перебивает Мдивани, — это уже сказки для твоей диссертации. Так откуда взялся лист, ты узнал?
— Ну, и посылают меня в тот захудалый магазинчик. Там всякий хлам, понимаете ли, и заодно уголок букиниста. Макулатура навалена. Узнали мой лист — принес кто-то книгу, говорят, давно уже, а никто не покупает, ну, и раздергали, понимаете ли, для кульков. Ослы. Что я сделаю? И хозяйки нет, и кто приносил книгу, не помнят.
— И кто же это мог быть?
— Ну, кто — понятно, коллекционер. Такие вещи где попало не валяются.
— Отчаянный народ эти коллекционеры. Приключений ищут на свою голову. — И майор Фольц с удовольствием, в сотый раз рассказал о собирателе старинных монет и оружия, которого нашли у себя дома с отрубленной его же саблей головой, и про поимку похитителей сокровищ. После участия в ней он получил новое звание.
— А они были головорезы или головотяпы? — спросил Павлик Медведев-младший, незаметно очутившийся в комнате.
Фольц принялся острить, указывая на доктора, что «тяпы» — это господа хирурги, а Медведев-старший ответил малышу:
— Они были бандиты.
— А их всех поймали?
— Да разве их переловишь, — отфутболил Лончинский, с показным сочувствием глядя на майора.
— Погодите, Холмс и Ватсон, — сказал Пал Палыч. — Марин, а тот твой Артур — это же их магазинчик? Ну, точно, это грачевский магазин!
— Да, — подхватил музейщик, — может, разузнаешь у них, кто приносил старинную книгу? Где этого человека найти? Есть у него еще что-то? Может, он продал бы что-нибудь нам? Настоящий собиратель, конечно, вряд ли продаст, но случаи всякие бывают — очень деньги нужны, например. Или он не коллекционер, а получил в наследство и сам как раз ищет покупателя. С нами ему вернее иметь дело, надежнее, понимаешь? Ведь эта бумажка представляет историческую ценность и стоит больше, чем могут дать в дрянном магазине. Узнаешь? А то мне уезжать сегодня же вечером.
— Артур сейчас на день рождения придет, — отозвалась Марина. — Может, уже здесь. Пойду посмотрю.
Павлик побежал за ней:
— Давай зажигать свечки на торте!
Глава 5
Уже зажгли и задули свечки, спели с малышами «Каравай» и принялись за куски торта, когда явился Рафаэль. Он вручил имениннику значок «Павлик» и наклейки со смешными рожами и надписями «Всеобщий любимец», «Налейте шипучки» и «Без телека помру», а потом развалился в кресле. Тонкий, высокий, грациозный, он был похож на цветок, выращенный в оранжерее. И хотя в больших зрачках сквозило постоянное беспокойство, а на нервном лице сменялись десятки выражении, казалось, что жизнь в нем едва теплится и вот-вот угаснет.
— А мне что-то осталось вкусненькое? А где Жанна с Артуром?
— Вы сегодня не торопитесь. Я подумала, Рахиль вас где-то заточила. И Рудик пропал.
Тут без стука, но с грохотом в комнату ввалилась Жанна. Смуглое лицо стало пунцовым, черная, заплетенная в косу грива растрепалась. Ни на кого не глядя, она подошла к столу, залпом выпила бутылку воды прямо из горлышка и только тогда обвела компанию пронзительным взглядом.
— Ничего не знаете?
Все молча уставились на нее.
— Наших бьют, — выдохнула она. — На пустыре трое «чужих» дерутся с Артуром.
Молчание длилось несколько секунд, а потом Марина, Рафаэль и Жанна бросились к выходу. Малыши, вереща, побежали за ними, но Дора их перехватила. Тогда следом понесся Рольд.
По неписаным законам Родников, еще с тех времен, когда они были деревней и не успели влиться в город, «чужими» считались все из кудринского центра. Завести дружбу с кем-нибудь из них значило подвергнуться осуждению, затеять драку — проявить свой патриотизм в высшей степени. Правда, последнее побоище было при царе Горохе. Тем не менее все мчались, полные праведного гнева, готовые дать отпор и защитить Артура.
— Наверное, опять футбол, — высказала Марина свою догадку на бегу.
Пустырь был пограничной территорией, мальчишки из обоих районов любили погонять там мяч, и когда такое желание возникало одновременно, не обходилось без стычек.
Но защитники опоздали. Артур уже шагал с пустыря, взлохмаченный, растерзанный и возбужденный.
— Как это тебя угораздило? Где они? — задохнулась Марина, подбегая. — Жанна, у него кровь на лице! Скажи отцу, чтобы он его сейчас же осмотрел!
— Ни к чему, — махнул рукой Артур, — подумаешь, нос расшибли. Вот, вытер, и все.
— Так ты врезал всем троим? — удивилась Жанна, начиная видеть в Артуре не книжного червяка, как всегда, а настоящего мужчину.
Что стоило ему согласиться! Но он, как всегда серьезно, возразил:
— Да они сами начали. Я мимо пустыря иду, они мяч гоняют. Мяч на меня полетел, я поймал, а они, может, подумали, что я не отдам, и набросились. Ну и — vae victis, горе побежденным.
Артур щеголял латинским, который сам, по доброй воле, недавно начал изучать.
Жанна вспыхнула от стыда и гнева. Как! Этот «червяк», увидев чужих на нашем — нашем! — пустыре, не только не кинулся их изгонять, а еще и поймал для них мячик! Стыд! Позор! Молчал бы уж!