Счастье по собственному желанию

Романова Галина Владимировна

Что-то скажет Ким, узнав, что Хелин сделал ей предложение, а? В прошлый раз – почти три года назад – он как-то уж очень спокойно отреагировал. Даже не попытался ничего изменить. А сейчас? Что будет сейчас?

Люба вошла в кухню. Села на место, которое еще с утра застолбила своим, и, потянувшись по-кошачьи, пробормотала как бы между прочим:

– Он сделал мне предложение.

Грохот у газовой плиты за ее спиной стих ровно на мгновение. Потом продолжился с прежним накалом. И ни слова в ответ…

– И кольцо подарил с бриллиантом.

Прежняя тишина, не считая грохота сковородок.

– И

еще попросил подумать. Вот. – Люба скосила взгляд на спину Кима. – Что скажешь, Ким?

– Я уже сказал, – очень спокойно и очень равнодушно ответил тот, попутно поинтересовавшись: – Макароны будешь с тушенкой?

– Что ты сказал?! – ее вдруг затопила такая злость, что она еле сдержалась, чтобы не ткнуть его крохотной фруктовой вилочкой в зад.

– Что ты дура… Макароны будешь?

– Иди к черту! Ты… Ты такая скотина!!!

Она вскочила и помчалась в спальню, больше всего боясь разреветься сейчас.

Ким поймал ее уже на пороге спальни. Ухватил за шиворот и притянул к себе. Люба начала брыкаться, пытаясь вырваться, и дважды ударила его затылком по губам.

– Щас врежу, Любовь, – предупредил он ее и шепнул на ухо: – Прекрати выкручиваться и выслушай меня.

– Не хочу!!! Не хочу я тебя слушать! – выкрикнула она и против воли всхлипнула, ну не дура ли. – Я уже выслушала тебя три года назад. Ничего, кроме гадостей, ты мне не сказал тогда.

– А что, по-твоему, я должен был сказать тебе? – Ким опустил руки, выпустил ее и упал с шумным вздохом на диван. – Что я должен и мог сказать тебе тогда? Люба, одумайся! Я люблю тебя. Не бросай меня. Мне так без тебя паршиво. Так?

– Приблизительно. – Она вытерла заслезившиеся глаза и повернулась к нему с вызывающей полуулыбкой. – Что-то подобное и мог бы сказать, если все это чувствовал. А вместо этого что ты сказал мне?

– Что? Не помню. – Ким потряс головой и обескуражено развел руками. – Убей, не помню.

– Ты сказал мне, что Серега женится на мне из-за квартиры, вот!

– Ну! И что тебя так возмутило? Это же была правда! – он совершенно неподдельно изумлялся, скотина такая, изумлялся ее непониманию и возмущению, которым она была полна.

– А откуда ты знал, что это была правда? Телефонные разговоры мои прослушивал? – Люба, не сдержавшись, плюнула в его сторону. – Мерзавец! Ты не мог об этом знать точно. Ты уехал. И все мои телефонные переговоры остались недоступны для тебя.

Он замялся ненадолго. Какое-то подобие мук совести волной пробежало по его лицу. Ким даже глаза опустил и молчал какое-то время, словно собирался с мыслями. А потом…

– Тимоха прослушивал.

– Тимоша?! Ты врешь!!! Ты врешь, скотина! Он не мог!!! Зачем это ему?! – в голове снова закрутился бессмысленный вихрь из дат, событий, людей и их поступков.

– Я попросил. Мне приспичило срочно уехать. Не моя то была блажь, поверь. Уехал скоропалительно, даже не предупредив тебя. Некогда было, поверь. А Тимоха… Тимоха был к тебе приставлен. Приглядывал за тобой.

– Точнее, подслушивал! Гадость какая!!! Подслушивал и докладывал тебе. А ты… Ты вместо того, чтобы поговорить со мной, выяснить что-то, пришел и… Ненавижу тебя, Ким!!! Вот теперь я тебя точно ненавижу! И замуж за Хелина точно пойду! Хотя…

– Хотя и не любишь его. – закончил за нее Ким с печальным вздохом, оперся о коленки двумя руками и почти со старческим кряхтением поднялся с дивана. – Идем, Люба, кушать макароны. Остынет все. А разговор о любви и дружбе давай оставим на потом. Он еще состоится, поверь мне.

Это ее немного обнадежило бы, не стой между ними трех лет разлуки, да еще злополучного бриллианта, посверкивающего на пальце.

Ах, да! Она еще совсем забыла о двух убийствах, следующих чередой друг за другом. О том, что оба эти убийства каким-то образом связаны с ней. Еще об обыске в своей квартире. Об угрозах в свой адрес. И еще о тех злополучных ящиках, об один из которых она расшибла себе ногу до огромного синяка. Вот дались они ей, да?! А то подумать было не о чем, как об этих ящиках. А вот думалось и думалось, не давая покоя.

Думалось, когда молча поедала макароны с тушенкой, приготовленные Кимом. И ведь есть-то совсем даже и не хотела, а ела из-за того, что он готовил и пригласил ее.

Думалось, когда стояла под душем в его замечательной сверкающей душевой кабине. И когда влезла под одеяло, тоже не давали они ей покоя. И не столько сами ящики, сколько странность их присутствия на дне лесного озерца, и еще широкий след от грузовой машины.

Странно, что Хелин остался к этому равнодушен. Хотя упрекать его было кощунственным. Голова у него была занята совершенно другим. До ящиков ли каких-то дурацких должно быть человеку, когда он собрался делать предложение руки и сердца? Это ей занять свои мысли нечем, кроме как выискивать во всем криминал. Раньше и думать не думала, хотя и бывала частым гостем за решеткой. Не в роли осужденной, разумеется, а в роли гостьи осужденного. А теперь…

Ким за стеной никак себя не проявлял. Сначала до нее доносились звуки работающего телевизора. Потом все смолкло, и повисла тишина. Может, уснул? Счастливый, коли так. Ей вот не до сна. Голова распухает от мыслей.

Разговоры он ее прослушивал, понимаешь! Тимошу за себя оставил! Ну не гады, а…

А что там было прослушивать-то, если она почти ни с кем, кроме родителей, и не разговаривала. Так, позвонит какая-нибудь знакомая. Танька иногда, чаще Ким и сам Тимоша, и все. Иванов, конечно, с ее телефоном потом отрывался. Мог сидеть часами и болтать ни о чем и непонятно с кем. Доболтался, что называется.

Люба слезла с кровати, подошла к окну и, отодвинув штору в сторону, распахнула одну створку.

Мягкая уютная тишина спальни тут же взорвалась ночными шорохами и стрекотом цикад. На небе звездно, дождя нет. Завтрашний день обещает быть солнечным. Надо бы что-то погладить по такому случаю. Что-нибудь светлое и легкое.

Господи, а назавтра ведь уже на работу! Не ходить, что ли… Так не хочется, ну так не хочется. Что-то делать, суетиться, не дай бог, встречаться с Хелиным.

Господи, Хелин! Встречаться наверняка придется, коли его перстень на пальце теперь. Он даже что-то такое говорил, перед тем, как уехать. Я, говорит, завтра зайду к тебе в лабораторию, поболтаем. И вид у него при этом был до глупого загадочным. Стало быть, его «поговорим» – подразумевало разговор в горизонтальной плоскости. Надоел…