Счастье по собственному желанию
Шрифт:
– Гена, скажи мне только, и все! – Люба заплакала, упав на коленки. – Я же тоже, как и ты… умру сейчас… Кто Ким?!
Сячинов вздохнул так, что чуть не задул электрический свет под потолком. Поглядел на нее со смешанным чувством неприязни и жалости и проговорил неохотно:
– Ким твой – крутая шишка…
– То, что он крутой бандит, мне уже говорили.
– Какой бандит, идиотка? – Генка внезапно замолчал.
Дверь как раз приоткрылась, впуская одного из их конвоиров, при нем по-прежнему был автомат. Он смотрел на них с ухмылкой и указал им подбородком на дверь.
– Ген! –
– Ох, господи, беда с этими бабами… Твой Ким как раз тот самый особист, что сливал информацию на его вон хозяина Тимосу. Поняла?! А теперь цепляйся и пойдем издохнем во славу Отечества…
Глава 14
– Закатова! Слышишь, нет?!
Ей в спину тут же уперлось крепкое мужское колено и принялось потихоньку сталкивать ее с кровати.
– У-умм, – она крепче зажмурилась и глубже зарылась в одеяло, пытаясь удержаться.
– Любовь! Телефон звонит! Подойди, а, будь другом.
– Не-а… Не пойду… Говорила тебе, возьми телефон в спальню. Не захотел? Теперь сам иди, – и, перевалившись через него одним движением, она очутилась у стенки, тут же снова притворившись спящей. – Иди, иди…
Он ушел, обидевшись. Или сделал вид, что обиделся. Не страшно. Вернется через пару минут. Снова к ней вернется. Как вернулся этим летом после стольких лет разлуки.
Ким… Милый, любимый, надежный.
Как же здорово было сознавать, что не ошиблась, не придумала ничего, и не поверила никому. Все так и оказалось на самом деле, как думалось и мечталось: милый, надежный, верный.
Он спас ее. И Генку, конечно же, тоже, но того скорее за компанию. Главным объектом в спасательной операции все же была она. Его Любовь…
– Это любовь всей моей жизни, – отчитался он потом перед ребятами, усаживая ее себе на коленки в пассажирской «Газели», когда все закончилось.
Никто так и не понял, что конкретно он имел в виду. Любовь как чувство. Или Любовь как имя. Она тоже не поняла и, не удержавшись, спросила. Говорит, любовь с большой буквы или нет? А он шепнул ей на ухо:
– Все буквы в этом слове большие, детка. Все, представляешь?
И так сладко стало ей от этих его слов. Так счастливо и сладко, что она от этого самого счастья проревела, уткнувшись в его плечо, всю дорогу. Его ребята деликатно отворачивались, пряча лица за черными масками. Ким молчал, лишь теснее ее к себе прижимая. А она ревела, хлюпая носом.
Потом он привез ее к себе домой и ругал часа два без остановки. Когда под душ ее зареванную пихал, ругался. Когда потом, укутав в халат, на кухне отпаивал чаем и корвалолом, ругался. И даже когда на руках ее держал почти сонную, ругал не переставая. И за самодеятельность, и за бесконтрольность, и за глупый риск. И еще за то, что усомниться в нем посмела.
Пускай себе ругается, решила она тогда. Это он от облегчения бранится. Оттого, что все закончилось. И закончилось благополучно. Никто никого не успел ни пристрелить, ни повесить.
Да, а как бы успели, если едва они вышли на крыльцо, как в лицо им ударил сбивающий
Люба тогда так испугалась, что подумала было что ее уже убили. Тем более, что кто-то сбил ее с ног, и она упала, больно стукнувшись головой и плечом о доски крыльца. И пролежала там почти все время, пока этих троих обезвреживали. Вернее, не троих, а четверых, потому что вероломный Генка Сячинов переметнулся на сторону преступников. Хотя он-то кто, не преступник разве?..
Наутро Ким повез ее куда-то, и там ей пришлось долго и терпеливо отвечать на многие вопросы. И на следующий день, и еще и на следующий, и еще… И еще потом формулы вырисовывать на обычной школьной доске. И предположительные составы синтезировать, устно, правда. И там ей, кстати, и объяснили, почему мчалась в тот день на нее машина, которую угнали у Кима.
Это, оказывается, господин Хелин решил подстраховаться, убив ее. Узнал от нее же самой, что вокруг нее какие-то сомнительные дела происходят. Квартиру там перевернули вверх дном. Какой-то странный человек рядом пасется. Что она напугана, и что собирается даже от кого-то прятаться. Он и пустил в дело машину, которую угнали утром у человека, что шел за ним по пятам. Его люди эту машину, собственно, затем и угоняли, для подставы то есть. Это уже по ходу дела решили убить с ее помощью Любу.
А Ким ночью по телефону, оказывается, совершенно о другой машине говорил. О той, что в кустах пряталась и из которой велось наблюдение за лесным домиком. А она подслушала, понять ничего не поняла, а понапридумывала…
Иванов тоже объявился, с виноватой рожей. И каялся перед Кимом и перед ней, и извинения просил, и плакал даже. Только Люба слезам его не поверила. Ему заплакать было что высморкаться. Плакал, плакал, а потом как ляпнет, повернувшись к Киму:
– Вот, дружище, возвращаю ее тебе, так уж и быть.
Ким молчал не больше минуты. Скривил губы, прошептал что-то неразборчиво, наверняка, выругался, и выдал с чувством:
– Дать бы тебе по башке, Серега!.. Но не могу. Потому как за одно тебе все же благодарен…
– За что? – вскинулся тут же Иванов, хотя опасение получить башке заставило его втянуть эту самую башку в плечи.
Люба тоже, кстати, заинтересовалась. За что можно благодарить такого человека, как ее бывший муж, она себе представляла с большим трудом.
– За то, что именно ты на ней женился, а не кто-нибудь, – проговорил Ким, с облегчением вздохнув. – Вышла бы замуж за нормального путевого мужика, да детей бы нарожала, не видать бы мне ее никогда. Никогда уже…
И так он это сказал, что у Любы мгновенно сердце защемило. Тут и слез никаких не требовалось. Одних этих слов его было достаточно.
И слез-то, к слову, пустых. Иванов тут же лицо утер, посмотрел гоголем и не забыл добавить напоследок:
– Ну, вот видишь! С тебя тогда еще и причитается.
Ну, не придурок!..
Ким вернулся из гостиной озабоченным и смущенным. Сел на краешек кровати. Поставил локоть на голое колено, подпер ощетинившийся к утру подбородок растопыренной ладонью и посмотрел на нее, не забыв толкнуть задом: