Счастье в декларацию не вносим
Шрифт:
– На нарушении общественного порядка, а не на «хулиганке».
– Одно другого чище!
– Ну и зачем вам нужно, чтобы я вернулся? – пожал плечами а’Дагд, отодвигая занавеску.
Чужие слуги от сарая убрались, зато из-за угла вышли двое, сильно смахивающие на элиного секретаря с техником. Правда, эти скрылись слишком быстро, не дав себя рассмотреть. Да и что делать в его доме таможенникам? Наверное, то же, что и их начальнице. Госпожа-то Данери Алеку который день мерещилась и всё в каких-то очень неподходящих местах.
Впрочем, какое место может быть подходящим для видения? Комната
– Чтоб служить! Чтоб безопасность, понимаешь, обеспечивать, оборотнев хвост! – рыкнул гном. – Дело о подпольщиках этих поиметых тоже развалилось!
– Это почему?
– Да по твоей же милости, шлюхин ты сын!
– И тут тоже я? Кто бы сомневался…
– Школярка эта твоя, таможенница, заявилась, говорит: «Верну артефакт ваш задрипанный, демонами обкусанный, если вы, господа хорошие, с Эсира Прата, чтоб ему муравьи жопу искусали, все обвинения снимете и чистеньким гулять отправите». И чего прикажешь делать? Докладывать генералу, мол: «Ваше светлость, в ходе операции, которую мы с треском провалили, особо ценный артефакт был про… потерян, и где он теперь нам неведомо» так, что ли? Да я лучше цацку под замок запру, а этого эльфа-реформатора в другой раз сцапаем.
– Желаю удачи. Но без меня.
– Это как же без тебя-то? А кто его ловить будет? Я, может?
– Ничем не могу помочь. Мой рапорт у вас на столе, так что отстранение можно смело считать увольнением, – а’Дагд поправил штору, обернувшись, наконец, к гному. – Я отправляюсь в поместье, там требуется моё присутствие.
– Вот так и теряются лучшие кадры, – ударил ладонью о ладонь руками полковник. – Или на дуэлях убиваются, или в поместье уматывают, и всё из-за юбок. А работать кому? Нет, я тебя спрашиваю? Вы мне вот такие пер-дю-мо-нок-ли, а работать-то кому? Предлагаешь твою таможенницу привлечь? Чего?
Сеидхе в ответ только плечами пожал. Честно говоря, кто теперь вместо него революционеров ловить станет, а’Дагда меньше всего интересовало.
Тем более дождь закончился.
***
Подслушивать полезно – это любой курсант знает. Но иногда такое-то дело становится ещё и небезопасным, да не потому, что многознающих обычно убивают, а потому что шок вреден для здоровья. Вот так идёшь по коридору собственного дома, мечтаешь о кресле, бокале бренди, огне в камине – не одной же водой любоваться, для разнообразия стихию и сменить стоит, – и тут вдруг из-за неплотно прикрытых дверей доносится голос сестры, которой в столице вообще быть не должно. Уже потрясение.
И вот она и говорит эдак возмущённо: «Мама, неужели ты защищаешь эту девицу? Да она им вертит, как хочет!». В принципе, в самих словах ничего такого нет, но вот ответ маменьки – между прочим, должной какие-то особые ванны от радикулита принимать – ввергает если не в ступор, то в лёгкую оторопь: «Твоим братцем вертеть не сложнее, чем любым мужчиной. Главное, раскрутить правильно и в нужном направлении. А вот то, что она меня замолчать заставила – это показатель!».
Но и на этом удивительное не заканчивается, потому как там, за дверью, ещё и братец обнаруживается, вроде бы усланный в командировку к долинным эльфам или ещё куда, но посланный совершенно определённо и далеко. И вот младшенький уточняет, мол, что такие дивицины таланты показывают. А матушка поясняет охотно: «Только такая девушка в спутницы Алеку и подходит, потому что на меня похожа. Выбери ваш отец какую-нибудь другую, так и всю жизнь бы свою под откос спустил, а так прожил счастливо, пусть и не долго. Но что теперь-то вздыхать, свадьба у них, ничего не поделаешь».
Вот на этом а’Дагд отмер, догадался дверь открыть и в комнату войти. Его эффектному появлению никто не обрадовался, но особо и не удивился. Только сестрица мигом надулась и отвернулась демонстративно.
– Не надоело языками чесать? – почти миролюбиво спросил Алек, по очереди оглядев любимых родственников.
– Нет, – честно признался наглый братец, ухмыляясь. – Сам знаешь, самые вкусные сплетни про идиотов.
– Идиот – это ты, – ласково пояснила матушка, чтоб уж никаких сомнений не осталось. – Упустил своё, помирай теперь старым мальчиком.
– Старой девой, – поправила сестра, повернуться так и не удосужившись.
– Ну на деву-то он никак не тянет, – гоготнул Келен. – Мама хотела сказать, что сдохнешь ты теперь девственником.
– Это ему тоже не грозит, – поджала губы фея. – По крайней мере, насколько я знаю.
– Значит, судьба мне умереть счастливым, – подытожил старший а’Дагд. – Дискуссия окончена, обсуждать больше нечего.
– Ну что ты, поводов масса, – не согласилась матушка. – Не желаешь поговорить о том, как проворонил единственную достойную девушку? Заметь, я не сказала «достойную тебя» – таких-то в каждой подворотне по медяку за пучок, а…
– Общую мысль я понял, говорить не желаю. Всем спокойной ночи, – коротко поклонился Алек.
– А у них завтра свадьба, – эдак невзначай бросил братец. Старший сеидхе, уже было взявшийся за дверную ручку, притормозил. – Прямо на таможне, представляешь? По слухам, красивая будет церемония.
– Поздравляю, – скрежетнул Алек.
– Кого ты поздравляешь! Поздравляет он! Себя поздравляй, что есть мать, которая не даст тебе загубить жизнь.
– И оставит это право за собой, – тихо, но вполне разборчиво дополнил Келен.
– Помолчи! – прикрикнула нира а’Дагд. – А ты, Илея, открой рот, наконец, и скажи, что хотела.
– Ничего я не хотела, – возмутилась сестра, – это ты меня заставила!
На это матушка не ответил, но сеидхе услышал – видеть он не мог, по-прежнему спиной к комнате стоял – как возмущённо зашуршали воздухом бабочкины крылья, а ещё зонтик пристукнул об пол.
– Ладно, ладно, – заторопилась Илея. – Алек, я хотела извиниться. Никакого проклятия не было, это я так сказанула, со зла. Прости, ладно.
Желание спросить не ослышался ли он или вовсе выдать что-нибудь из горгулского репертуара, вроде: «Чё?!» – было очень острым, но а’Дагд всё-таки сдержался, постоял, так и держась за ручку, потом всё же обернулся.
– Ну ты сам пойми! – ещё быстрее заговорила сестра, зачем-то в кресло поглубже задвигаясь. – Ты же тогда поступил… Ты мою жизнь сломал! Хорошо, не сломал, а так… Но… А с другой стороны, сам хорош! Поверил, что я родного брата прокляну? Я же тебя люблю! Ну, почти. То есть, иногда. Вернее, чаще всего. Ты же простил, да?