Счастье в декларацию не вносим
Шрифт:
В общем, кругом царила приятно-взвинченная атмосфера всеобщей любви и дружбы, дёргающая по нервам не хуже палаческих крючьев.
– Ну всё, – заявил а’Дагд, приподнимаясь, – я пошёл.
– Ку-уда собрался? – шепотом удивился младший братец, хватая родственника за штанину и заставляя снова присесть за жасминными зарослями, где сеидхе и торчали вот уже битый час. – Мы же договорились!
– Это ты договорился, – отрезал старший, – а я ни о чём не договаривался. И на такую дурь не подписывался.
– Вот точно, дури
– И долго нам ещё тут торчать, умный? – огрызнулся Алек.
– Не думаю. Значит так, давай повторим…
– Да помню я!
– Помнит он! Чего ты помнишь, баран? – без всякого почтения усомнился младший. – Сколько было говорено, хоть бы один роман прочитал, хоть бы самый завалящий. А туда же, за девушкой ухаживать!
– Я не ухаживаю, – мрачно отозвался старший.
– Оно и видно! Романтика, тебя спасёт только романтика, когда дойдёт? Иначе не видеть тебе эту Эли, как собственных ушей, даже хуже, потому что уши можно хотя бы в зеркале рассмотреть. Так что сиди и не пентюкай, понял? – Алек отвечать не стал, но и подняться больше не рвался. – Ну, наконец-то мозги включил! – возликовал младший. – Значит так, когда жрец скажет: «Если у кого-то есть возражения, пусть он объявит об этом сейчас или молчит вовек», ты…
– Я помню, – тихонько рыкнул старший брат.
Келен тяжко вздохнул, возвёл очи горе, но ничего путного добавить не успел, потому что там, под навесом, все как-то оживились, но тут же притихли, затаились, хотя никакого знака никто вроде бы не подавал.
А под кладбищенской оградой заныли-запели призраки. Полупрозрачные, едва видимые в лучах заходящего солнца силуэты, выстроившиеся шеренгой, покачивались в лад, плавно поводя поднятыми руками, будто под элегическими дуновениями ветра. Пение это а’Дагд весёлым бы никак не назвал, на его вкус, по покойнику так ныть, но собравшимся, видимо, понравилось. Дамы, даже решительная оборотница, разом достали платочки, промокая также разом и обильно заслезоточившие глаза. Наверное, их так пробрало к месту и не к месту, но часто повторяемое, слово «любовь». Собственно, кажется, вся песня из него только и состояла.
А от дома к навесу, грациозно покачивая мускулистыми бёдрами, продефилировали четверо купидонов, щедро и размашисто, как сеятели, усыпая дорожку лепестками роз. Ну а за ними, в пышном зеленоватом платье, с дурацким букетиком, который она обеими руками держала, с идиотской причёской, напоминающей не то башню, не то клумбу, а, скорее, башню-клумбу, а, главное, с характерной для этого сборища благолепно-счастливой улыбкой, шла Эли.
– Да стой ты! – прошипел Келен, крепко ухватив брата за ремень. – Рано ещё!
Алек скрипнул зубами, но всё же опять присел.
А девушка, чинно пройдя мимо скамей и зачем-то расцеловавшись с вампиршей, встала перед стариком, засветившимся лампой.
– Вот, сейчас всё… – шепнул младший а’Дагд.
К сожалению, «…начнётся» он дошёптывал уже в спину старшему, потому как Алек успел не только вскочить, но и из кустов выломиться. Звонкий шлепок Келена ладонью по лбу прозвучал аплодисментами сеидховской расторопности.
– Я против! – громко и чётко заявил старший, для надёжности хватая остолбеневшую таможенницу за руку. – Я против! – добавил, невесть зачем.
– Против чего? – вкрадчиво поинтересовался жрец.
– Чтобы эта женщина выходила замуж, – чётко отрапортовал а’Дагд. – Или как там у вас это называется?
– Невеста в белом, кретин! – громким шёпотом просуфлировал из-за кустов Келен.
– Я против, – ещё разок гавкнул Алек, ощущая под черепом странную, эхом отдающую пустоту.
– Да пожалуйста, – улыбнулась Эль так, как умела она одна – вроде бы губы и не двигаются, только на щеках протаивают ямочки. – Я и не собиралась. По крайней мере, сегодня.
– Ты не выходишь?.. Не берёшь?.. – промычал сеидхе, теперь на самом деле чувствуя себя бараном. Девушка подозрительно скромно опустила глаза, а ямочки стали глубже. – Но мне же сказали, что у вас свадьба… А кто тогда тут… того?
Эль, указала подбородком куда-то за спину а’Дагда – пришлось оборачиваться. Там, перед самым навесом, но ещё не дойдя до скамей, притормозил расфраченный Рарнег, а за ним, под ручку, вампирёныш и стриптезёрша. Что показательно, блондинка была в белом, да ещё с головой, замотанной кружевами, примятыми веночком.
– Я что тебе говорил? – бубнил Келен, выбираясь из кустов, отряхиваясь на ходу. – Когда священник спросит, ты должен сказать. Что должен был сказать мой умственно отсталый братик? А, что с тебя спрашивать! Но ведь сколько талдычил! «Я против, чтобы этот день стал счастливым только для двоих. Поэтому…»
– Что всё это значит? – осведомился а’Дагд у таможенницы, по-прежнему скромненько разглядывающей пол.
– Они женятся, – пожала плечами Эль. – мы убедили, вернее, он сам понял… В общем, у них с Валем как-то само общее дело образовалось. Валь же всё-таки добился того места в новом министерстве, ты слышал? Ну вот, а жена из Рагоса даст вампиру двойное гражданство и всякие льготы при провозе товаров через таможню, в туризме тоже, поэтому мы…
– Я не об этом, – даже на собственный слух слишком уж жестяным голосом перебил её а’Дагд. – Ты из меня дурака сделала!
– А ты из меня кого сделал? – Эль, наконец, подняла голову, глядя прямо на сеидхе и никакого благолепия в её глазах не было. Алеку эдакий взгляд только раз или два приходилось видеть: у противника на дуэли, например, или того тролля, который его дубиной огреть жаждал. – «Я тебя люблю, но мы не можем быть вместе!» Идиот!
– Не отрицаю.
– Да-да, мы это уже выясняли, помню!