Счастливчик

Солодкова Татьяна

Наверное, все опять написано у меня на лице.

– - Если бы ту дуру сегодня не пристрелили, остальные бы не угомонились, -- говорит.

Дуру, значит?

– - Ты хоть знаешь, как ее звали?
– - спрашиваю сквозь зубы.

Пожимает плечами.

– - Роза... Розалия... Розарио... Нет, не помню. Смысл? Мы их кремируем. Никаких кладбищ и табличек.

Теперь и я выпиваю залпом.

– - Думаешь, я чудовище?
– - вопрос звучит очень обыденно.

– - Иногда, -- признаюсь.
– - Часто, -- добавляю,

подумав.

В этот момент в дверь стучат. Изабелла собирается встать, но опережаю ее и иду открывать.

На пороге Мила с подносом, на нем -- сухарики и какие-то орешки.

– - Спасибо, -- благодарю, принимая поднос из ее рук.

– - Все хорошо?
– - спрашивает одними губами.

Знал бы я сам, хорошо это или плохо, но мы с Изабеллой впервые разговариваем мирно. Значит, хорошо.

Киваю и закрываю дверь.

Изабелла тут же тянется к орешкам, стоит мне поставить поднос рядом с бутылкой.

– - Последняя поставка, -- комментирует.
– - Мои любимые. Ешь, ешь, правда тощий совсем. Еду-то, которую набрал, наверняка, выбросил, стоило мне уйти?

– - Выбросил, -- подтверждаю.

– - Упрямый, прямо как он, -- вздыхает и снова наливает.

Кто такой "он", и так понятно.

– - Гай сказал, у тебя его фото в комнате, -- решаюсь, пока она готова говорить, а ее язык развязан алкоголем.

– - И тут...

Изабелла тянется к кулону на своей груди, щелчок, и тот открывается. Там действительно фото моего отца, совсем еще молодого. Он и погиб молодым, в двадцать девять лет, но тут Александр Тайлер еще совсем мальчишка.

– - А не много ли его спустя столько лет?
– - спрашиваю, когда справляюсь с шоком и обретаю дар речи.

– - Много, -- соглашается, -- теперь, когда есть ты, в изображениях нет смысла. Ты -- его точная копия.

Нервно смеюсь.

– - Надеюсь, ты не заставишь меня перекраситься в брюнета?
– - и не повесишь на стену...

Изабелла хмыкает.

– - Может, я и чудовище, но не идиотка, -- а потом дергает цепочку на своей шее, та рвется удивительно легко, и вот кулон уже на раскрытой ладони.
– - На, возьми. У тебя-то с собой и фото его нет.

Беру, скорее, на автомате. Как любой ребенок, я любил своего отца и уважаю его память, но я не настолько сентиментален, чтобы таскать с собой его фото -- это не улучшит мою память.

– - Ты представить не можешь, как я его любила...

Что-то мне не хочется представлять. Это какая-то нездоровая маниакальная любовь. Морган тоже любила моего папу, да так, что вырастила меня как собственного ребенка, доказала свою любовь действиями, а не обвесилась его фотографиями.

Алкоголь делает Изабеллу не только разговорчивее, но и проницательнее. Внимательно смотрит на меня, а затем выдает:

– - Ты не понимаешь, почему я о нем и о нем, а не о тебе, да?
– - молчу.
– - Я

сама думала об этом, -- продолжает.
– - Я не хотела ребенка, я тебе говорила. Ты появился слишком неожиданно для меня, а потом я уехала. Я не успела тебя полюбить, понимаешь?

Это оправдание? Кажется, она считает, что да.

Качаю головой.

– - Не понимаю.

– - Знаю, -- произносит неожиданно трезво, и мне приходит в голову мысль: не пытается ли она показаться пьянее, чем есть?
– - Я сознательно отказалась от тебя и смирилась. Не пыталась ни связаться, ни встретиться. Но теперь ты здесь. И я хочу быть тебе матерью.

Правда хочет, даже не сомневаюсь. Хочет, вот только ей безразлично, кто я и чего хочется мне. Будь на моем месте любой манекен, Изабелла относилась бы к нему точно так же.

И это неправда, что мне все равно, а я просто хочу домой.

Мне.

Не.

Всё.

Равно.

Мы снова выпиваем.

Отличное все-таки у Томаса пойло -- голова абсолютно ясная. А раз так, то Изабелла или выпила его уже чудовищно много, или притворяется.

– - За что ты так с людьми на рудниках?
– - спрашиваю, возвращая стакан на тумбочку.
– - Это я нарушил твой приказ, они ни в чем не виноваты.

– - Не виноваты, -- не отрицает.
– - Но вход в шахту и так хорошо охраняется, гораздо лучше, чем наземные постройки. А ты все равно попробуешь туда прорваться.

– - А если я пообещаю, что не стану? Ты вернешь их из-под земли?

– - Ты соврешь, -- отмахивается.

– - Не совру.

– - Ты и сейчас врешь, -- на ее лице снисходительная улыбка.

Поджимаю губы. Вру.

Снова наливает. Интересно, Изабелла решила сама напиться до потери сознания или напоить меня? Пока не работает.

– - Ты, я и Гай, -- произносит после нескольких минут молчания, -- мы семья, мы должны быть семьей. Долж-ны!

Придерживаю при себе мнение, что ни я ей, ни она мне ничего друг другу не должны, потому что Гай -- мой брат, и мне это нравится, я хочу быть его братом, его семьей.

– - Тогда полетели отсюда, -- выпаливаю.
– - Так, как ты хочешь: ты, я и Гай.

Изабелла начинает смеяться.

– - Сдурел?
– - выдавливает сквозь смех.
– - Меня пристрелят за предательство, а вас порежут на кусочки в назидание другим.

– - Нет такого места, из которого нельзя сбежать, -- настаиваю.
– - Ты здесь не последний человек, знаешь систему безопасности, лазейки...

Смотрит насмешливо.

– - Думаешь, тут нет стукачей, которые меня сдадут, если я что-то затею?

– - Думаю, ты знаешь, кто эти стукачи, -- огрызаюсь.

Морщится.

– - Конечно, знаю.

– - А значит, могла бы их обезвредить, если бы хотела.

– - Если бы хотела, -- повторяет многозначительно.

– - Но ты не хочешь.