Счастливчик

Солодкова Татьяна

Тогда только Рикардо поверил в то, что Миранда пребывала в состоянии аффекта, и протянул ей руку помощи. Морганы одумались через пару лет, стали писать и просить дочь о возобновлении отношений, но Миранда наотрез отказалась прощать тех, кто предал ее в самый трудный период жизни.

И тогда они вышли на меня.

Мы даже подружились. Они шлют мне подарки на дни рождения, я им — открытки и тоже всякую мелочь. Нет, разумеется, мы не близки. Но у них больше никого нет. Сын погиб много лет назад, дочь они потеряли

по собственной глупости. А мне ничего не стоит поддерживать с ними отношения, так почему бы нет?

Морганы давно зовут в гости. Дедушка даже заранее договорился, чтобы мне дали визу, хотя со въездом на Землю все строго и сложно. Я всегда отказывался под различными предлогами, а сейчас согласился. Дилайла выбыла из набора в Академию и как сквозь землю провалилась. Так что лето на Лондоре обещало быть скучным и беспросветным. Почему бы не спасти его, пока еще есть шанс?

— Ничего, — отмахиваюсь от нравоучений Лэсли. — Они сами просили себя так называть, вот и зову. Им приятно, а мне не жалко.

Друг смотрит на меня с прищуром. Глаза смеются.

— А они тебя как зовут? — интересуется.

— Они зовут меня Алексом, — пожимаю плечом.

— Алексом? — начинает хохотать. Из Лэса выйдет отвратительный психотерапевт, он совершенно нетактичен.

На самом деле меня зовут Александр, в честь папы. Его так и звали, полным именем, без сокращений, кличек и прозвищ. Ко мне же с детства прикипело прозвище — Лаки. Как объяснил мне однажды мой "добрый" дядюшка, я заслужил это имя за то, что умудрился выжить в первые годы жизни после бесконечных взрывов и разрушений, которые сам же и устраивал.

В итоге, близкие так и зовут меня Лаки, как привыкли. Малознакомые и однокурсники — Тайлер. В моей голове Александр Тайлер — это мой папа, поэтому представляться Александром не люблю. Вариант "Алекс" вообще не прижился. А вот родители Миранды сразу стали звать меня именно так. Опять же, если им нравится — ради бога, для меня вопрос непринципиальный.

Когда Лэсли перестает смеяться, интересуется уже серьезно:

— А что Морган?

— А что — Морган? — повторяю эхом. — Протестовала, потом сдалась. Ее отец клятвенно ей обещал, что со мной ничего не случится, и она дала добро.

— То есть, она наконец-то с ними поговорила? — глаза друга снова лезут на лоб, уже второй раз за сегодняшнюю встречу.

— Ага, — гордо улыбаюсь. — Глядишь, и помирю их однажды.

Морган посвятила свою жизнь мне, а после смерти моего отца так и не нашла себе спутника жизни. Поэтому помочь ей помириться с родителями — меньшее, что могу для нее сделать.

Лэсли помешивает кофе и задумчиво смотрит на меня. Ну, точно, решил по мне научную работу писать.

— Чего притих? — спрашиваю, машу официантке, потому что у меня закончился чай. — Мне повторить, пожалуйста, — прошу с вежливой улыбкой, когда

она подходит.

Друг молчит, пока официантка принимает заказ. Потом следит за ней взглядом и произносит, все еще не глядя в мою сторону:

— Мне вот непонятно, ты зовешь родителей Морган "бабушка и дедушка", при этом ни разу в жизни не назвав ее саму мамой.

Так и знал, понеслось…

— Лэс, кончай психоанализ, — прошу, закатывая глаза. — У тебя подопытных мало? Лучше погнали со мной на Землю. Попрошу дедушку, он и тебе организует визу.

— Нет, я уверен, то, что ты не можешь назвать женщину, которая растила тебя с детства, мамой, не просто так. У этой проблемы глубокие корни.

Начинаю смеяться. Хотел бы я посмотреть на будущих клиентов Лэсли Брина. Уже представляю рекламный слоган: "Если Вы хотите забыть о своих проблемах, приходите ко мне на прием. И все, чего Вы будете желать, это моей смерти".

— Хватит ржать, — обижается Лэс. — Серьезно. Я бы хотел написать курсовую о семейных проблемах, основываясь на истории твоей семьи. Разумеется, имена вымышленные.

Захлебываюсь чаем. Кашляю, несколько секунд не могу продышаться. Про научную работу я вообще-то пошутил.

— Ты сбрендил? — выходит громко, на нас оборачиваются другие посетители. — Извините, — бормочу, улыбаюсь, машу соседнему столику рукой: — У нас все хорошо, а у вас?

Парочка, только что вытаращившаяся на нас, смущенно отворачивается. Недружелюбные какие-то.

Снова поворачиваюсь к Лэсу, наклоняюсь вперед, понижаю голос:

— То, что ты изменишь имена, дело не спасет. Это Лондор, очнись, моя семья и ее история — достояние общественности.

— На кону моя карьера, — продолжает просить.

И не думаю верить.

— На кону всего лишь твоя текущая оценка, — откидываюсь на спинку стула. — Кончай, — прошу, потому что и так знаю, до какой темы он сейчас доберется.

— А может, причина того, что ты не зовешь Морган мамой в том, что ты знаешь, что твоя мать жива, просто где-то далеко?

Щекотливая тема. Терпеть не могу.

— Так, — опасно понижаю голос. — Вот сейчас, правда, кончай.

Лэс меня знает как облупленного. Понимает, что перешел черту, психотерапевт доморощенный.

— Ладно-ладно, — сдает назад. — А твой дедушка на самом деле может сделать мне визу на Землю? — умело переводит тему.

Улыбаюсь, киваю.

— О чем речь? Попрошу, — обещаю великодушно.

Лэс прав, моя биологическая мать, должно быть, жива. Должно быть… Потому что понятия не имею, где она и что с ней. А вот то, что ей нет до меня никакого дела с тех пор, как мне исполнился год, знаю наверняка.

Выкидываю из головы неприятные мысли. Каникулы на Земле обещают быть интересными. И какая разница, как я зову Морган? Она ведь знает, как я к ней отношусь.