Счастливчики с улицы Мальшанс
Шрифт:
Днём пошли мы с Ориель завтракать к «Максу». Хоть там теперь и не то: Юла нет, и Рода нет, да и Мари нет, а всё же тянет. Пришли, садимся.
Ориель я всё про Рода рассказал. Думал, она ужасаться будет, или Рода ругать, или ещё что. А она только обняла меня и поцеловала.
— Ты что? — говорю. — Народ кругом!
— Ну и пусть народ, — говорит. — Чего мне стесняться? Пусть смотрят!
— А за что поцеловала-то? — спрашиваю.
— За то, что деньги для тебя не главное.
Чудная! Но у меня сразу настроение упало. Денег-то действительно нет.
Сидим молчим. Вдруг смотрим, подкатывает Макс собственной персоной. Садится.
— Как дела? — спрашивает.
Рассказываю. Он языком поцокал, головой покачал.
— Да, средне, — опять помолчал, потом спрашивает: — Мари не видите?
Ах, вот в чём дело! Скучает.
Нот, — говорю. — Я и Юла не вижу. Он ведь теперь великий певец, миллионер! Он таких, как я, не помнит…
— Я-то всегда знал, что он подлец. И Мари сколько раз говорил, — проворчал Макс.
Так ведь она влюблена в него была. А влюблённая что слепая.
— Ничего подобного! — Это моя Ориель голос подала. — Влюблённая женщина всё видит. Просто она многое прощает…
— Вот-вот! — Макс говорит. — Слишком многое! Значит, распалась ваша троица? Неизвестно, где кто…
— Да нет, — говорю. — Рода я встретил как-то,
— Ну? — удивляется. — А я думал, он в другой город уехал. Где же это вы его видели? Небось всё по кино бегает.
— Нет! Заходили вот как-то с ней поесть в «Золотой лев» — знаете небось в старом городе? — вот и он там был…
— Это что возле Главного банка, да? Может, он там миллионы хранит? — смеётся.
— Да нет! — говорю. — Просто он завтракал там с приятелем каким-то.
— «Золотой лев»! «Золотой лев»! — бормочет Макс. — Знаю такое местечко. Я имею в виду — название хорошее. Надо и мне свой «Уголок влюблённых» переименовать, А то, кроме вас, тут и влюблённых-то не бывает. Ну ладно, пойду, А нам сейчас пивца за мой счёт пришлю.
И действительно прислал, хоть и скряга! Потом смотрю, надел Макс пальто, кепку и ушёл куда-то.
А на следующий день произошло ещё более удивительное дело. Утром — стук в дверь. Открываю — входят опять двое здоровенных детин.
— Вы что ж теперь, — говорю, — каждое утро являться будете? Я же сказал; не видел Штума и не знаю, где он.
— Какого Штума? — говорят. — Чего ты мелешь, парень? Мы от Бокара. Собирайся, ждёт он тебя.
«Вот оно, — думаю. — Всё!» Напрягся, решил: чего я с ними пойду, может, их там десяток, а здесь двое: ещё неизвестно, как всё обернётся, — я всё же бокс ещё не забыл. Но они, наверное, догадались, о чём я думаю.
— Да ты не бойся, — говорят, — бить не будем. Поговорить с тобой хочет.
Одеваюсь, идём. Внизу машина ждёт. Приезжаем к Бокару. Встаёт мне навстречу, чуть не обнимает.
— Здравствуй, Ранен! Как дела? Всё хорошо? Садись. Выпьешь? Нет? По-прежнему не пьёшь? Молодец…
— Зачем вызвали? — спрашиваю»
— Ах да, — говорит, — так обрадовался, увидев тебя, что о деле забыл.
Лезет в ящик стола, достаёт мою расписку.
— Всё в порядке, Роней. Никаких претензий у меня к тебе нет. Ты знаешь, между нами, может, и лучше, что всё так кончилось. На черта тебе бокс? Скажи спасибо, что глазом отделался. Другие жизни на ринге теряют. Жаль мне, конечно, что я такого боксёра потерял, зато какого тренера приобрёл!
— Вы о чём? — говорю.
— Да ни о чём! Я ж говорю — претензий у меня к тебе нет. И р-раз расписку мою на мелкие клочки — и в корзину.
Смотрю я на него — ничего не понимаю.
— Ну чего смотришь? — говорит. — Заплатили мне твой долг.
— Кто заплатил? Юл? Род?
— Какой Юл? Какой Род? — морщится. — Баллери заплатил! Отличный старик, а какой тренер!
Тут я всё понял.
— Как? — кричу. — У него же нет денег! Он никогда не хотел к вам тренером идти! Вы…
— А теперь передумал, — говорит Бокар. — Сам. заметь, пришёл и контракт со мной заключил. Условия я ему царские установил. У меня ни один тренер таких не имеет. Аванс двести тысяч дал…
Жаль, конечно, что не на ринге я этот удар провёл. А то быть бы мне наверняка чемпионом континента. Я думал, у него голова в окно вылетит. Потом я его аккуратно на диван уложил, вышел, дверь почтительно прикрыл и говорю секретарше:
— Господин Бокар просил, пока сам не позовёт, не беспокоить и по телефону не соединять.
Помчался я к папе Баллери, а там говорят: он вчера уехал на виллу к господину Бокару, приедет не скоро. Ну конечно, я и сам мог бы догадаться — Бокар с делами тянуть не любит: раз заключил контракт — значит, приступай к работе немедленно. Ну, а на виллу ехать — меня там к папе Баллери и близко не подпустят.
Вечером, как всегда, встретились мы с Ориель, и я ей всё рассказал. Сначала она попереживала из-за папы Баллери, а потом стала веселей. Я хоть злился на неё, а понимал: в конце
концов она папу Баллери только и видела раза два. Для неё я главный. А теперь я свободен, с Бокаром развязался. Потащила Ориель меня и ресторанчик, вино заказала, смеётся, радуется… Выпила и рассказала мне, что вчера ей сделали первое в её жизни предложение.
— Ой, Нис! Он такой смешной — это наш заведующий отделом. Ему двадцать пять лет, а привычки как у старика. Точный — по нему часы проверяют. Одет всегда с иголочки, в столовку не ходит, с собой приносит и всегда одно и то же — кефир, два бутерброда, две булочки, одно яблоко. Если у него один бутерброд стащить, его, наверное, удар хватит! Знаешь, как он мне предложение делал? Словно годовой финансовый отчёт сдавал; сколько у него в банке, сколько в процентных бумагах, какая квартира, сколько за телевизор и холодильник уже выплачено, сколько костюмов… Умора! Как жить будем, на сколько дней к морю ездить, сколько платьев мне купит…
Я слушал, слушал и говорю:
— Ну ладно, а ты что? Она прямо поперхнулась:
— Как что? Посмеялась. Но не обидно, конечно, — зачем оскорблять человека?
— Отказала?
— Да ты что, Нис? Что ж, я, по-твоему, могла за него замуж выйти? Пока ты у меня есть, я ни о ком думать не могу. Мне никто, кроме тебя, не нужен.
— Но мы-то, — говорю, — не можем пожениться! У меня процентных бумаг нет, костюм всего один, и к морю…
А она бормочет:
— О чём ты говоришь? Я же люблю тебя! Понимаешь? Люблю! И никого и никогда, кроме тебя, любить не буду…