Счастливчики с улицы Мальшанс
Шрифт:
— Кто, дорогой? — стараясь пошире открыть ещё сонные глаза, вопрошала без особого интереса Корин.
— Кто, дорррогой? — мрачно вторил попугай.
— Род! Род оказался бандитом! Он участвовал в налёте на
Главный банк! Кстати, там я держу свои деньги. Ты понимаешь Корри? Он проник ко мне ночью и с пистолетом требовал, не помню уж, пятьсот или шестьсот тысяч! Понимаешь? У меня! Ведь я был его другом детства. Между нами говоря, я немало для него сделал. Негодяй!
— Негодяй! — повторил попугай, устремив на Юла проницательный взгляд круглых красных глаз.
Начинался трудовой день Юла и Корин. сейчас они поедут на съёмки. В пяти километрах от города и вилл стоит специально выстроенная корма древней каравеллы. Корин, затянутая до предела, в длинном платье с огромным кружевным воротником Юл, изнемогающий от жары, в чёрном плаще и широкополой шляпе будут целый день толкаться на этой осточертевшей корме, падать друг перед другом на колени, держаться за руки, целоваться и прощаться. В промежутках Корин периодически оказывалась полуголой и в испуге скрывалась за занавесками, и Юл, обратив просветлённый взгляд к безбрежному горизонту, шевелил губами. Потом в студии по движению губ будут записывать песни.
Но Юл был доволен жизнью. Песенка «Земли усталой оставляем берега» получила огромное распространение. Было зарегистрировано уже четыре самоубийства, причём жертвы оставляли записки со словами песенки: «Нам страшно жить, не страшно умирать…» Такими темпами Юл имел все шансы догнать Пресли по числу покончивших с собой фанов уже в нынешнем году. Контракт на новый пятисерийный фильм «Ограбление Главного банка» уже подписан. О предстоящей свадьбе с Корин было официально объявлено в газетах. Фаны встретили это сообщение с восторгом. Ведь Корин была кинозвездой. полубожеством, обитавшим в заоблачных сферах, как и их божество — Юл Морено.
К сожалению, у Юла имелись и свои мелкие неприятности. В далёком Парагвае скончалась мать. Юл пролил слезу. Но напряжённый график съёмок не позволил ему слетать на похороны. У Лукаса появился новый протеже — парень совсем без всякого голоса, но с такой фигурой, такими бицепсами и такими ресницами, что число клубов его имени росло с невероятной быстротой.
И потом Мари… Когда газеты объявили о предстоящей свадьбе Юла, пришли тысячи поздравительных телеграмм. Юл их не читал. Но педантичный Роберт, воздев очки на нос, аккуратно сортировал телеграммы и недельной и даже двухнедельной давности: от фанов — налево, от важных лиц — направо, от знакомых и друзей — на кресло… И вдруг Роберт вошёл к Юлу. в номер, когда тот примерял новые купальные трусики, и сказал:
— Вам телеграмма, господин Морено.
— Телеграмма? Ну и что? Их же миллионы. Или это особая? Уж не от президента ли? — Юл рассмеялся.
Но, прочитав телеграмму, он перестал смеяться, «Желаю счастья. Мари», — было написано на синем бланке.
Юл растерянно посмотрел на секретаря:
— Роберт! Что будем делать?
— Я полагаю, господин Морено, следует послать поздравительную телеграмму мадемуазель,
— Поздравительную телеграмму?
— Ведь у мадемуазель сегодня день рождения, господин Морено.
— Боже! Я совсем забыл! — засуетился Юл. — Роберт, дорогой, пошли телеграмму и… подарок или чек… А адрес? Ты знаешь её адрес?
Роберт пожал плечами — как будто трудно узнать адрес.
В это время со своим неизменным попугаем, одетая в голубой купальный костюм, в комнату вошла Корин.
Юл торопливо разорвал телеграмму и бросил в корзину клочки.
— Ты ещё не готов? — Корин надула губы, — Ведь только сегодня мы сможем съездить на пляж!
— Да, конечно, конечно! Роберт, машина заказана? Кабинки зарезервированы?
— Машина у подъезда, господин Морено,
— Тогда едем! — заторопился Юл. — Да, Роберт… Не будем отвечать… И вообще…
— Слушаю, господин Морено. — Секретарь почтительно склонил голову.
— Пошли, Юл! — крикнула Корин, запахиваясь в пляжную накидку.
— Иду дорогая!
— Иду, дорррогая! — насмешливо прохрипел попугай.
Через несколько минут голубая открытая машина уже мчала Юла и Корин по окаймлённому пальмами шоссе; мимо золотистых пляжей, мимо укрытых за чугунными оградами вилл, мимо синего, слепящего моря…
На пляжах в этот поздний утренний час было полно народу.
Раздавался смех, из невидимых репродукторов слышалась музыка. Люди потели на солнце, переворачиваясь, как утки в электрической духовке, изнемогали от жары. Стараясь поскорей загореть, они натирались «солнечной амброй» и ревниво поглядывали на вновь приходящих — кто черней? Служители подавали желающим водные велосипеды, лыжи, байдарки.
На одном из дальних пляжей, победней, где вход стоил дешевле, где публика была не такой взыскательной, у небольшого стада покачивавшихся на воде байдарок стоял юноша в вылинявших купальных трусах. Он был загорелый, усталый — попробуй целый день повозись со всеми этими лыжами и лодками надеясь лишь на чаевые — жалованья служителям не платили.
От своих товарищей юноша отличался только чёрной повязкой на глазу да расплющенным носом, выдававшим бывшего боксёра. Это был Нис. Он столкнул на воду байдарку с молодой парой, равнодушно проводил взглядом голубую открытую машину, промчавшую какую-то элегантную девушку в голубом купальном костюме и юношу с напомаженными волосами, и вновь повернулся к морю.
Над пляжем зазвучала очередная песня.
Мягкий мужественный голос пел: «Есть на свете золотые города»…
— Эй, парень! — крикнул какой-то толстяк. — Мне байдарку!
— Даю, даю! — И Нис поволок очередную лодку в воду.
«А мы ребята смелые, свой не упустим шанс! Счастливчики, счастливчики мы с улицы Мальшанс!..» — гремело над пляжем.
Оттолкнув байдарку с толстяком от берега, Нис посмотрел на часы. Время выпить кружечку. Кружка пива за час до обеденного перерыва была единственной роскошью, которую он себе позволял. Заработок был грошовый: чаевые на этом пляже были невелики, но следовало благодарить судьбу — другие и того не имели. Приходилось откладывать на зиму, когда кончался купальный сезон. То ли удастся найти какую-нибудь работу зимой, то ли нет. Нис так уставал за день, что вечером мечтал лишь об одном: скорей добраться до своей комнатушки, которую он снимал с тремя другими такими же, как он, и уснуть. Ни кино, ни кафе, ни журналов! Только единственная кружка пива, других удовольствий он не знал.