Счастливого Рождества, Тони!

Эксбрайя Шарль

— Ни малейших.

— Сюзанна дружила с мадам Гажан?

— Не думаю. Во всяком случае, после свадьбы Эвелин ни разу сюда не приходила.

— А Гажан знал о вашем романе с его будущей женой?

— Понятия не имею. Сами понимаете, я никак не мог задавать ему подобные вопросы.

— И все-таки даже самый закоренелый преступник, если, конечно, он не маньяк, никого не убивает просто так, месье Турнон. По-моему, Тривье и Сюзанну убили либо ради собственной безопасности, либо оберегая кого-то…

— Кого?

— Если бы я мог вам на это ответить, то считал бы свою миссию почти законченной. Но пока, месье Турнон, могу лишь еще

раз повторить тот же вопрос, на который вчера так и не получил ответа: хорошо ли вы знали Марка Гажана?

— Нет. Теперь, когда вам известно о моих прежних отношениях с Эвелин, я думаю, вы без труда поймете, что я не пытался сблизиться с ее мужем. Мы никогда не общались больше, чем необходимо начальнику и подчиненному… И наши разговоры касались исключительно научных проблем… Если можно так выразиться, носили безличностный характер.

— Вы, конечно, знали о его исследованиях?

— Разумеется, но весьма поверхностно… Проблема миниатюризации меня никогда особенно не увлекала.

— А вы верили, что его поиски увенчаются успехом?

— Нет. Гажан казался таким сереньким и заурядным… В глубине души я не сомневался, что, выйдя за него замуж, Эвелин здорово промахнулась.

— Но если даже вы, по вашим собственным словам, имели самое поверхностное представление об исследованиях Гажана, то каким же образом Эвелин могла узнать о них больше и оценить перспективы?

— О, она необычайно умная женщина! Эвелин всегда живо интересовалась тем, что здесь происходит. А мои инженеры, разумеется, весьма охотно разговаривали с такой красивой, элегантной и обаятельной женщиной. Кроме того, Эвелин часто куда-нибудь приглашали после работы, а она великолепно умела слушать.

— Если верить вашему описанию Гажана, для того чтобы поверить в его блестящее будущее, потребовалась немалая проницательность…

— Эвелин и в самом деле уникальная женщина.

— Наверное, ваши служащие страшно завидовали Гажану, узнав, что она выходит за него замуж?

— Не знаю. Я стараюсь как можно меньше вмешиваться в такие… дела. От них — одни неприятности…

Есть с чего прийти в отчаяние… Этот, при всех своих познаниях, бесцветный человечек казался мне удручающей посредственностью. Однако это не помешало и Эвелин, и Сюзанне… Я начинал его просто ненавидеть (само собой, в основном из-за мадам Гажан) и, хотя прекрасно отдавал себе отчет, насколько это несправедливо, ничего не мог поделать.

— Короче, насколько я понимаю, мне нечего рассчитывать на вашу помощь? — спросил я напоследок гораздо холоднее, чем следовало бы.

Турнон удивленно посмотрел на меня.

— Но… разве я не сказал вам, что готов сделать все от меня зависящее?

Я пожал плечами и, даже не удостоив его ответом, вышел из кабинета. Внизу навстречу мне выскочил швейцар.

— Как он себя чувствует, месье?

— Малость пришиблен, но, не сомневаюсь, быстро излечится.

Старик тихонько покачал головой:

— Вряд ли, месье. Господин директор очень дорожил мадемуазель Краст.

Сам о том не подозревая, он дал мне хороший урок.

Оказавшись на улице, я с раздражением признал, что Турнона никак не заподозришь в убийстве Сюзанны. Попытка разделаться со мной гораздо красноречивее, чем любые уверения и клятвы, свидетельствовала и о его горе, и о… полной невиновности. Но что же тогда получается? Не нужно быть великим детективом,

чтобы сделать один-единственный возможный вывод: Эвелин могла рассказать о моих планах лишь Турнону или Сужалю. Ведь не стала бы она предупреждать первого встречного-поперечного, даже не подозревающего о моем существовании, что я собираюсь нанести визит мадемуазель Краст?

Тайный агент должен всегда держаться начеку — это первое, чему учат в контрразведке. Сколько людей погибло только потому, что позволили себе на секунду расслабиться! Мы не имеем права спокойно размышлять, отключившись от всего происходящего вокруг, иначе как в надежном, хорошо защищенном убежище. Но Эвелин Гажан настолько занимала мои мысли, что я чуть не закончил свою карьеру на этой пустынной улочке в Бегле, неподалеку от Малого порта, так и не успев свернуть на набережную Президента Вильсона, где осталась моя машина. Я спокойно шел посередине улицы, и вдруг, на мгновение ослепнув от света фар, замер в полном оцепенении. Так летом на шоссе обмирают от страха несчастные кролики, и слишком торопливые автомобилисты давят их сотнями. Одновременно послышался рокот мощного мотора. Прямо на меня мчалась машина. Я совсем растерялся от неожиданности и, вместо того чтобы отскочить, выхватил револьвер. Когда башка не работает, тебя и самому бестолковому новичку-убийце пара пустяков отправить в мир иной. Однако за долю секунды до рокового мгновения мощный толчок отшвырнул меня на противоположную сторону улицы. Как ни странно, револьвера я так и не выпустил, зато от встряски немного очухался и сразу сообразил, что машина меня не коснулась. Увы, она уже успела развернуться и опять приближалась с угрожающей скоростью. Мой спаситель вырвал у меня из рук револьвер, с поразительным хладнокровием выскочил на середину улицы и тщательно, словно на учении, прицелившись, четырежды выстрелил в машину убийцы. Четыре почти одновременных выстрела погасили фары, и водитель, растерявшись в неожиданно наступившей темноте, невольно притормозил. Мой неизвестный помощник все так же невозмутимо разрядил в автомобиль последние две пули, и по тому, как тот поехал дальше, я понял, что шофер серьезно ранен. У самой стены завода машина замерла. Стрелок подбежал, распахнул левую дверцу, и на асфальт вывалилось тело. Незнакомец сел на корточки, быстро обыскал карманы покойника и тут же встал.

— Пусто… как и следовало ожидать. Обычный наемник на ворованной машине. И все-таки нам лучше поскорее отсюда убраться.

Только теперь я наконец узнал инспектора Лафрамбуаза.

— Право слово, я, кажется, обязан вам жизнью! Быстро же вы подкрепили делом наш уговор!

— Помните, месье Лиссей, «тот, кто предан в малом, и в великом не подведет»…

Он взял меня под руку.

— Вы едва не погибли, а я только что убил человека. Есть с чего разволноваться. Пойдемте-ка опрокинем по стаканчику.

Мы сели в машины и, вернувшись в центр Бордо, без труда нашли почти пустое кафе. Я был не слишком доволен собой и честно сказал об этом Лафрамбуазу — полицейский невольно вызывал у меня все большее почтение.

— Вы замечательный стрелок, инспектор.

— Не моя заслуга — просто мне нравится стрелять.

— Неужто вы принадлежите к числу тех, кто идет служить в полицию только для того, чтобы на законном основании удовлетворять собственную страсть к насилию? А я-то думал, такие полицейские встречаются только в романах и в кино, — с улыбкой заметил я.