Счастливого Рождества, Тони!

Эксбрайя Шарль

Лафрамбуаз вскинул на меня непроницаемые бледно-голубые глаза.

— Боюсь, так оно и есть, — просто сказал он.

— Удивительно, правда?

— Да… и даже больше, чем вы думаете… Я ведь собирался стать пастором и уже начал учиться. К счастью, мои наставники быстро сообразили, что я стану истинным бичом для прихожан, ибо куда более склонен служить суровому и непреклонному Богу Авраама, никогда не шутившему с дисциплиной, нежели евангельскому Агнцу. И мне посоветовали подыскать иное поприще. Думаю, они поступили правильно. Я бы пинками загонял паству в храм, а это далеко не лучший метод…

— Инспектор, ваше имя…

— Мой

отец жил в Канаде и любой другой литературе предпочитал Библию. Это объяснит вам и почему мне дали имя пророка, и откуда взялось мое мнимое призвание служить церкви. Но в двадцать один год я решил навсегда перебраться во Францию.

Честное слово, парень нравился мне все больше. Его хладнокровие, поразительная меткость, мужество и своеобразный юмор не могли не вызвать восхищения, но тем мучительнее я раскаивался в собственной глупости. И как я мог угодить в такую детскую ловушку? А ведь не вмешайся вовремя Лафрамбуаз, она бы наверняка сработала!

— Но каким образом вы так своевременно оказались на месте и сумели вызволить меня из дьявольски скверного положения?

— Да просто с тех пор как мы познакомились, я либо слежу за вами сам, либо посылаю кого-нибудь из своих людей, — не моргнув ответил полицейский.

— Вы все еще подозреваете меня в убийстве Сюзанны Краст?

— Нет, но очень рассчитываю, что вы выведете меня на след убийцы — у вас куда большие возможности и полномочия, и вы можете использовать не дозволенные для меня методы.

— Извините, конечно, но… откуда у вас такой интерес к самой, в сущности, банальной истории?

— Мы с Сюзанной вместе росли и очень дружили, да и потом сохранили самые добрые отношения. Поэтому я своими руками прикончу ее убийцу, месье Лиссей.

— Если я не успею вас опередить. Не забывайте, что этот тип застрелил и моего друга Бертрана Тривье.

Лафрамбуаз покачал головой:

— Прошу прощения, месье Лиссей, но вы же сами признали, что обязаны мне жизнью, верно?

— Согласен! И что с того?

— Ну так вот, в обмен на вашу я хочу получить жизнь убийцы Сюзанны!

— Боюсь, в такой ситуации мне было бы трудно отказать вам, инспектор.

Мы обменялись крепким рукопожатием, еще не зная, что положили таким образом начало долгой дружбе. Но чем большей симпатией я проникался к исключительным достоинствам Лафрамбуаза, тем с большим стыдом представлял, что он может подумать обо мне после недавнего конфуза.

— Сам не знаю, что за муха меня укусила… Впервые в жизни я вел себя так по-дурацки… Как-никак следовало догадаться, что, раз убийца Сюзанны знал о нашей с ней предполагаемой встрече, наверняка он не спускает с меня глаз… А я попался, как молокосос… Просто невероятно!

— Зато вполне объяснимо, если ваши помыслы заняты чем-то другим.

К своему величайшему смущению, я покраснел. Иеремия никак не мог знать о моей слабости к Эвелин Гажан, и все-таки сразу нащупал болевую точку. Давно пора взять себя в руки! Я поглядел на часы.

— Еще есть время нанести пару визитов. Вы опять поедете следом?

— Нет. Во-первых, вы дали слово оставить убийцу Сюзанны мне, а во-вторых, я знаю, где вас искать. До свидания, месье Лиссей, и позвольте мне дать вам добрый совет: думайте только о том или о тех, кто собирается отправить вас следом за вашим другом и моей подругой. До скорого.

Провожая взглядом Иеремию Лафрамбуаза, я невольно подумал, что такого человека

лучше иметь союзником, чем врагом. Под его внешней отрешенностью угадывались несгибаемая воля и полное отсутствие жалости к кому и чему бы то ни было. Если бы Лафрамбуаз не служил закону и, возможно, не сохранил остатки былой религиозности, из него получился бы идеальный тип хладнокровного и методичного убийцы, «человека без нервов» — достаточно заглянуть в его ледяные, не выражающие никаких человеческих чувств глаза. Перебрав в памяти последние часы, я пришел к выводу, что инспектор не совершил ни одной ошибки. Вся мизансцена, устроенная убийцей Сюзанны, пропала даром. Я подумал о безжалостной, хоть и молчаливой ненависти, которой с той минуты проникся к преступнику Иеремия. Пожалуй, можно поспорить, что тот заранее обречен. И все-таки разоблачить его я обязан сам, хотя бы для того, чтобы оправдаться в глазах инспектора, а заодно и в своих собственных.

Мне бы радоваться поддержке такого человека, как Лафрамбуаз, но кое-что ужасно мешало видеть будущее в розовом свете: Иеремия, как и Сальваньяк, явно предостерегал меня против Эвелин, а уж этого я никак не мог стерпеть. И я упрямо повторял себе, что оба они ошибаются. Лафрамбуаз — потому что, видимо, презирает женщин и любовь, а Сальваньяк верит и настаивает на виновности мадам Гажан, поскольку это самое простое решение. При этом я отлично знал, что рассуждаю несправедливо, недаром в Париже Сальваньяка считали прекрасным агентом с безукоризненным прошлым. Что до Лафрамбуаза, то со свойственным всем влюбленным отсутствием логики я видел в нем первоклассного полицейского и одновременно обвинял в самой неразумной необъективности. Я встал из-за столика, очень недовольный собой. Прелестная вдова и впрямь не в меру занимала все мои помыслы. Впервые за время службы я дал явную слабину. Стыдновато, конечно, но мне никак не удавалось вызвать в душе настоящее раскаяние. Так или иначе, я уже довольно давно подумывал жениться и подыскать другую работу. Так почему бы не попробовать начать новую жизнь с Эвелин Гажан, чья хрупкая красота всколыхнула все самое лучшее, что во мне есть? И, подобно древнему рыцарю без страха и упрека, я готовился защищать честь Прекрасной Дамы. И потом, доказав Сальваньяку и Лафрамбуазу ее невиновность, я наверняка вплотную подберусь к преступнику.

Эвелин не сразу открыла дверь. Но когда она в халате и с заспанным личиком наконец появилась на пороге, сердце у меня совсем растаяло. Как бы твердо я ни решил сохранять полное беспристрастие, справиться с волной нежности, буквально захлестывавшей меня при виде молодой женщины, не удавалось.

— Вы? В такой час?

— Можно мне войти?

— А это… очень нужно?

— Необходимо!

— Что ж, в таком случае…

Она пропустила меня в дом и заперла дверь.

— Я думаю, вы не вполне отдаете себе отчет, до какой степени ваше ночное появление у еще не очень старой женщины может… удивить моих соседей? — заметила Эвелин, проводив меня в гостиную.

— Но, наверное, не больше, чем исчезновение вашего супруга?

Она закусила губу.

— Это вовсе не одно и то же!

— А по-моему, да! — так же сухо бросил я.

Мадам Гажан оскорбленно выпрямилась и напустила на себя самый официальный вид.

— Что ж, я вас слушаю.

— Сюзанна Краст умерла.