Счастливые кошки (сборник)
Шрифт:
Как только наш ночлежник позавтракал, за дверью раздался скрежет замка, и художник, подхватив банку и пустой пакет, ринулся вниз по лестнице, только чтобы его не застали здесь эти милые люди: он стеснялся, что ему подали милостыню.
К вечеру, после долгих блужданий, замерзший бродяжка присел под каким-то навесом на крыльцо. Дождь все еще шел, идти было некуда. Ни за что художник бы не вернулся к той двери, за которой слышался лай собак и звуки рояля. К своей конуре тоже незачем было идти, отнимут последнее.
Он сидел, закрыв
Действительно, вскоре кто-то толкнул его в плечо.
Бедняк открыл глаза и увидел незнакомого человека, жирного и радостного, который тут же заявил, что является его старым товарищем по художественному училищу, но что теперь уже давно не рисует, так как стал богачом.
Этот человек хорошо знал, как зовут художника.
— Игорь! — рявкнул якобы старый якобы друг, которого этот Игорь вспомнить пока не мог. — Хочешь, я отдам тебе все свое оборудование для живописи? Сам я разучился рисовать, не могу и не хочу, да и неохота пачкаться. А ты, я вижу, материально нуждаешься!
— Оборудование? — переспросил художник. — Краски и кисти?
— Ну да, Игорь, и все остальное!
— Холсты?
— И не только. Пошли со мной.
Художник был рад, что кто-то зовет его куда-то идти, может быть, там будет сухо и тепло, может быть, этот неизвестный старый товарищ даст поесть и (чем черт не шутит) оставит ночевать где-нибудь под крышей?
Взять с меня нечего, думал несчастный, и вдруг это просто какой-нибудь вор, в котором внезапно проснулась совесть и захотелось сделать доброе дело. Доброе дело делать очень приятно! Но откуда ему известно имя, вот вопрос.
Так думал он про себя, сидя перед неизвестным другом, а тот тем временем сказал:
— Так идем?
Однако художнику было неудобно соглашаться вот так, сразу, с первым попавшимся предложением. И он сказал:
— Да я вообще-то не знаю… Я в целом спешу.
— Спешишь? — нетерпеливо воскликнул Старый Товарищ и даже заплясал на месте от возмущения. — Спешишь куда? — заорал он, и из его рта повалил пар, а может, и дым.
— Я очень спешу… Извини, друг… Я не знал…
— Тебе некуда спешить! — радостно воскликнул Старый Товарищ. — Ты что, забыл меня? Я же Извося! Помнишь? Я в школе отнимал еще у тебя деньги!
Художник сразу его узнал, этого жуткого гада Извосю, который, будучи старше на два класса, отбирал у него деньги, карандаши и ластики.
— Тебе некуда спешить! — кричал этот Извося. — Ты же бездомный! Я был в твоей старой квартире и все знаю! Я тебя искал! Адик обманул беднягу, а? — Тут Извося захохотал, и опять изо рта его повалил пар (было очень холодно и сыро). — И под лестницей у тебя уже живут!
— Я спешу… — был ответ.
Пар и туман заволокли лицо Извоси, и оно стало как-то расплываться.
«Ну, — подумал художник, — я от голода схожу с ума».
— Ты, — прокричал Извося уже откуда-то издали, — хорошо, оставайся. Каждый сам себе злобный дурак!
И он растаял в вечерней мгле.
«Это я уже точно сошел с ума», — подумал художник и поднялся, чтобы идти дальше.
И тут он разглядел дом, на крыльце которого сидел. Там не было окон и дверей, в подъезде росло маленькое дерево, а пол давно искрошился.
Наш бродяжка вошел в дом, увидел там в углу старый диван и заснул, наконец-то на мягком.
Утром, правда, его вырвал из сладких снов грохот.
Какой-то механизм виднелся в окне, он рычал и разбивал стену.
И едва ночующий выскочил из дома, как крыша обрушилась.
Художник вздрогнул от холода и пошел прочь.
Однако вскоре его догнал какой-то незнакомый человек и сказал, запыхавшись и пританцовывая от спешки:
— Это ваше?
И протянул ему холст, натянутый на подрамник, со словами:
— Это лежало там, в вашей комнате.
Художник застеснялся сказать «да, это мое» про чужую вещь и пожал плечами:
— Нет, это не моя была комната и не мой холст.
И он пошел дальше, но, пройдя какое-то расстояние, все-таки обернулся.
Под бетонной оградой на земле лежал одинокий белый холст, а около него стоял фанерный чемоданчик — явно складной мольберт для рисования.
Причем ограда уже почти висела над этим богатством, еще минута, и она тоже должна была рухнуть. Художник не выдержал, подбежал, схватил холст и мольберт и отскочил в сторону.
В ту же секунду бетонный забор упал.
Новый владелец холста и мольберта стоял, прижимая к себе чужие сокровища.
Он с детства помнил Извосю, вора и негодяя, из-за которою голодал все школьные годы, и поэтому никогда в жизни не стал бы брать у него ничего — он вообще никогда не брал чужое.
Но тут был особый случай, можно считать, что ему пришлось спасти от уничтожения чьи-то ценные вещи.
Надо было отнести их в какое-то бюро находок.
И художник поволок довольно тяжелый мольберт (скорее всего, в нем лежали кисти и краски). Холст пришлось нести под мышкой.
Но тут путнику встретилась резвая старушка с пухлым смеющимся лицом. Художник спросил ее:
— Вы не знаете, кто жил в этом доме?
— Там жил рисовальщик, он заключил контракт на рисование портрета своего старого товарища, уже выполнил работу, но тут вдруг погиб, а родни не было. И что здесь началось! Понаехало машин! Выставили охрану! Нам, бедным людям, ничего не досталось, все разобрали богачи!
— Возьмите это, — предложил художник и протянул старушке свои сокровища.
— Да ну, — сказала она, — я уже набрала себе в том доме барахла, кисточек, красочек, холста два рулона, за это на базаре никто ломаной копейки не дал. Пришлось так и выкинуть. Никому не нужно. Теперь все художники обходятся без этого. Рисуют пульверизатором, что ли. Даже цветную клизму себе ставят и этим добром льют на холст. А кисточки-шмисточки уже устарели. Мне объясняли.