Счастливые люди читают книжки и пьют кофе
Шрифт:
Его лицо окончательно закрылось. Он выпрямился и заговорил с родственниками, полностью меня игнорируя:
— Я же говорил вам, что не хочу никаких соседей. Сколько она здесь пробудет?
Я постучала по его спине, как стучат в дверь. Он напрягся. Потом повернулся, я не отступила, но поднялась на цыпочки.
— Знаешь, ты можешь обращаться напрямую ко мне.
Он приподнял бровь, его явно раздражало, что я осмелилась с ним заговорить.
— Не вздумай звонить в мою дверь, — ответил он, бросив на меня взгляд, от которого я похолодела.
Наплевав на вежливость, он отвернулся, свистом подозвал
— Не обращай внимания, — успокоил меня Джек.
— Он не хотел, чтобы коттедж сдавался, но это не его дело. Просто он не в духе, — поддержала Эбби.
— Да нет, он просто плохо воспитан, — пробормотала я. — До встречи.
Выехать я не могла — мою машину заблокировал сосед. Я нажала на клаксон и не отпускала его. Эбби и Джек расхохотались, а потом повернулись и ушли в дом.
В зеркале заднего вида я заметила Эдварда. Он подходил не спеша, затягиваясь сигаретой.
Открыл заднюю дверцу, подсадил собаку. Его неторопливость выводила меня из себя, я барабанила пальцами по рулю. Не глядя на меня, он щелчком отправил окурок в сторону моего лобового стекла. Покрышки завизжали, внедорожник тронулся, и на мою машину обрушилась волна грязной воды. Я едва успела включить «дворники», как он уже скрылся из виду. Мерзкий тип.
Нужно было что-то придумать, чтобы на прогулке всякий раз не промокать до нитки.
Сегодня я опять попала под дождь. Первое решение — отказаться от абсолютно бесполезного зонтика: за четыре дня у меня сломались четыре штуки. Второе решение — больше не доверять лучам солнца, которые исчезали с такой же быстротой, с какой появлялись. Третье и последнее — готовиться к выходу, когда идет дождь, потому что пока я натяну сапоги, три свитера, пальто и шарф, ливень может прекратиться и тем самым риск промокнуть снизится. Попробую все это проделать, когда соберусь гулять.
Моя методика сработала. Именно это сказала я себе, впервые усевшись на песок, чтобы посмотреть на море. Случай привел меня в правильное место — казалось, я одна в целом мире. Я закрыла глаза, шум волн, накатывающих на берег в нескольких метрах от меня, убаюкивал. Ветер истязал кожу и выдавливал слезы из глаз, легкие наполнялись кислородом, насыщенным йодом.
Вдруг что-то резко толкнуло меня назад. Я открыла глаза и увидела совсем рядом Постмена Пэта, который принялся облизывать мне лицо. Я встала с огромным трудом. Попыталась хоть как-то стряхнуть песок с одежды, и тут собака умчалась, заслышав свист.
Я подняла голову. В отдалении вышагивал Эдвард. Он наверняка прошел совсем рядом со мной, но не остановился, не поздоровался. Он не мог меня не узнать. И даже пусть так, но когда твой пес бросается на кого-то, элементарная вежливость требует подойти и извиниться. Я решила вернуться и не оставлять безнаказанным такое хамское поведение. Внизу тропинки, ведущей к коттеджам, я увидела, что его внедорожник устремился к деревне. Что ж, так просто он не отделается.
Я забралась в свою машину. Нужно было найти этого грубияна и объяснить, с кем он имеет дело. Вскоре я разглядела его грязную таратайку, припаркованную у паба. Я резко затормозила, выскочила из автомобиля и влетела в паб как фурия. Внимательно оглядела зал, чтобы найти свою жертву. Все взгляды обратились ко мне. Кроме одного.
Тем не менее Эдвард был здесь, сидел в одиночестве у стойки, склонившись над газетой, с пинтой гиннесса в руке. Быстрым шагом я направилась прямиком к нему:
— Ты за кого себя принимаешь?
Никакой реакции.
— Смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь.
Он перевернул газетную страницу.
— Родители не научили тебя быть вежливым? Никто и никогда не позволял себе так поступать со мной, так что лучше тебе извиниться прямо сейчас.
Я чувствовала, как багровею от ярости. Он по-прежнему не считал нужным отрываться от своего чтива.
— Ты меня достал! — завопила я, вырывая газету у него из рук.
Он отхлебнул глоток пива, поставил кружку на стойку, глубоко вздохнул. Его кулак сжался с такой силой, что на руке вздулись вены. Он встал, впился в меня взглядом. Я подумала, что, возможно, зашла слишком далеко. Он схватил валявшуюся на стойке пачку сигарет и направился к месту для курения. По пути он пожал несколько рук, но ни разу не произнес ни слова и ни разу не улыбнулся, даже чуть-чуть.
Хлопнула дверь террасы. В тот момент, когда он встал, я затаила дыхание, а в пабе воцарилась тишина. Здесь собралось все мужское население деревни, и все они оказались свидетелями этой сцены. Я свалилась на ближайший табурет и подумала, что в один прекрасный день кто-нибудь должен будет преподать ему хороший урок. Бармен покосился на меня и пожал плечами.
— Эспрессо, пожалуйста, — попросила я.
— Здесь этого нет.
— У вас нет кофе?
— Есть.
Нужно будет поработать над произношением.
— Ну хорошо, с удовольствием выпью, налейте мне, пожалуйста.
Он улыбнулся и прошел в угол за стойкой. Поставил на нее кувшин со светлым напитком явно не из кофемашины. Да, с моим эспрессо случился облом. Я не могла понять, почему бармен, налив кофе, не отходит от меня.
— Вы собираетесь следить за тем, как я пью кофе?
— Просто хочу, чтобы вы расплатились.
— Не беспокойтесь, я непременно заплачу перед уходом.
— Здесь платят, перед тем как выпить. Английская система обслуживания.
— О’кей, о’кей.
Я протянула купюру, он любезно вернул мне сдачу. Рискуя обжечься, я быстро проглотила кофе и вышла. Что за странная страна, где, за исключением мужлана Эдварда, все люди любезны и приветливы, но при этом вас заставляют сразу оплачивать свой заказ. В Париже этого милого бармена поставили бы на место в мгновение ока. Правда, во Франции этот же самый бармен не был бы любезным и не выдавил бы из себя ни слова, не говоря уж об улыбке. О ней нечего и мечтать.
Я вернулась к старым привычкам. Больше не одевалась, ела что попало и когда попало. Часть дня спала. Если сон не шел, лежала в постели и наблюдала за небом и облаками — под одеялом было тепло. Тупо следила за глупостями на экране телевизора — они превращались в немое кино, когда текст шел по-гэльски. Разговаривала с Коленом и Кларой, разглядывая их фотографии. Словом, жила как дома, в Париже, но только без Феликса. Увы, столь желанное успокоение не приходило. Тяжесть, которая давила на грудь, не ослабевала, чувство освобождения не приходило. Я ничего не хотела, я даже больше не могла плакать. Время шло, и дни казались мне все более длинными.