Счастливые шаги под дождем
Шрифт:
Сабина попыталась представить себе эту чарующую, пылкую женщину не просто брошенной, но и превратившейся в старую, одинокую пьяницу.
– Она умерла?
– Да. Несколько лет назад. Кажется, это было в тысяча девятьсот девяносто втором. Мы с ней поддерживали связь, но потом она переехала в небольшую квартирку на испанском побережье, и после этого мы больше не виделись. Я узнала о смерти Стеллы от ее племянницы, приславшей мне довольно милое письмо. – У Джой был рассеянный вид. – Верно. Пора отделаться от этих старых розеток. Они, кажется, заплесневели. Как жаль!
Сабина положила фотоснимки обратно в коробку,
Сабина отогнала от себя этот образ, не понимая, хочется ей смеяться или плакать, потом украдкой взглянула на бабушку, которая высып'aла в черный пластиковый мешок содержимое коробки со старыми розетками. Сабина попыталась связать прямую фигуру в зеленом вельвете с идеальной картиной молодой любви, с недавних пор занимавшей ее воображение. За последние несколько дней внучка научилась по-новому смотреть на бабку и деда. Эти своенравные, высокомерные старики однажды испытали любовную историю, которая могла бы соперничать с любой историей, показанной по телику. Дед был когда-то красивым. Бабушка… Ну, она тоже была красивой. Но по-настоящему потрясло Сабину это долгое ожидание, эта частая разлука. Столько офицеров вокруг, а она хранила верность.
– В наше время никто не объявляет о помолвке после одного дня знакомства, – размышляя вслух, сказала Сабина. – В особенности если потом пришлось бы ждать целый год.
Джой, которая обвязывала бечевкой верх мешка, остановилась и посмотрела на внучку:
– Да, пожалуй, мало кто.
– Ты бы снова так поступила? То есть если можно было бы сейчас?
Джой положила мешок на пол и в раздумье остановилась на середине комнаты.
– С твоим дедом?
– Не знаю. Ладно, да. С дедом.
Джой посмотрела в окно, где дождь барабанил по черепице. Над окном коричневое полукруглое пятно отмечало то место, где черепица отвалилась и вода могла беспрепятственно попадать в дом.
– Да, – сказала она. – Конечно. – Однако тон у нее был не очень уверенный.
– Ты когда-нибудь нервничала? Я имею в виду, перед встречей с ним? После всего того времени, проведенного на корабле?
– Я говорила тебе, дорогая. Просто я радовалась встрече с ним.
Сабину это не удовлетворило.
– Но ты должна была что-то чувствовать. В последние минуты перед встречей. Когда ждала, пока корабль не причалит, и всматривалась в берег, пытаясь увидеть его. Должно быть, тебе было не по себе. Мне точно было бы не по себе.
– Это было давно, Сабина. Столько встреч и расставаний! Не могу точно припомнить. А теперь надо отнести этот мусор вниз, чтобы не пропустить мусороуборочную машину. – Джой решительно отряхнула пыль с юбки и направилась к двери. – Пойдем, отложи это в сторону, пора обедать. Дедушка, наверное, проголодался.
Сабина встала и потянулась. Она заметила резкость бабушки, но ее это не смутило.
И сексом. Странно было слышать, что бабушка говорит о сексе. Правда, она никогда не произносила слова «секс», но не утаила от Сабины, что именно приносило большие неприятности Стелле Ханнифорд и Джорджине Липском. Сабина поверить не могла, что в 1950-е так много этим занимались. Трудно было представить, что сейчас ее мать занимается тем же самым. Сабина подумала о матери и в который раз удивилась, почему у нее не было большой романтической любви, как у бабки с дедом. Настоящей любви, с тоской подумала она, способной противостоять ударам судьбы и воспарить, как любовь Ромео и Джульетты, над мирской суетой. Той любви, о которой пишут в книгах, о которой слагают песни и которая возвышает тебя, как птицу, и в то же время делает выносливым и стойким, как монолит.
Стоя у двери, Джой повернулась к ней:
– Пойдем, Сабина. Поторопись. Миссис Х. готовит пикшу, и если мы с опозданием принесем ее наверх, я не смогу уговорить твоего деда поесть.
Когда отношения с бабушкой стали более теплыми, а Сабина привыкла к сырости и стала получать удовольствие от верховой езды, хотя и не признавалась себе в этом, ее тоска по дому если не пропала совсем, то заметно поутихла. И без телевизора она теперь прекрасно обходилась. И даже почти совсем не думала о Дине Бакстере. В воскресенье исполнялась тридцать вторая годовщина свадьбы миссис X. и ее мужа, и хотя дата не была круглой – не «золотая» и не «бриллиантовая», – миссис X. сказала, что считает это поводом для празднования и приглашает Сабину, вместе с кучей своих родственников.
Сабина обрадовалась приглашению, и не потому, что это давало повод провести вечер не дома, но потому, что она теперь становилась частью своей большой семьи, а также частью семьи Тома и Энни. Она сама была единственным ребенком периодически одинокой родительницы, а тут практически влилась в первую полную семью – семью, кажущуюся бесконечной и расползающейся во все стороны, где каждый знал о делах другого и люди уверенно входили в дома родичей, понимая, что смогут приноровиться друг к другу. Но что Сабине нравилось больше всего, так это шум: бесконечные разговоры друг с другом, взрывы хохота, взаимные остроты. В доме Сабины всегда было тихо. Она знала, что это вынужденная тишина, позволяющая матери работать, но приглушенные звуки создавали впечатление, что ты завернут в толстое одеяло. А когда она, мать и Джефф усаживались за стол, они не смеялись и не шутили. Джефф задавал ей вежливые вопросы по поводу прошедшего дня, обращаясь к ней немного застенчиво, как ребенок к взрослому, а мать рассеянно смотрела в пространство, мечтая бог знает о чем. Вероятно, о Джастине, обиженно подумала Сабина. Почему-то она снова начала злиться на Джастина.