Счастливый Цезарь
Шрифт:
Какая на утро отвратительная голова после припадка мигрени. Цезарь проснулся. Разбитый, с каким-то особенно тягостным ощущением жизни. «Опять жить надо», – пожалуй, этими тремя словами точней всего можно передать то удивительное состояние опустошенности и тягости бытия, которое порой приходит к нам в такие вот утренние минуты. Сама боль прошла. Голова одеревенела, онемела, мысли, как с трудом сгибающиеся на морозе пальцы, вяло и неуклюже шевелились.
Какой дикий приснился ему сон! Он сошелся с собственной матерью. К чему ужасное сновидение? Впрочем, сейчас это его не беспокоило. Он находился в том сумеречном безразличии, которое равнодушно в равной мере и к радости, и к ужасу, и к беде…
В отдалении слышался неясный говор, шум. О, неизбежные клиенты, толпящиеся в передней с раннего утра. Несчастный жребий победителя! С утра бежит он по домам тех, от кого зависит его карьера, к патрону, другу за поддержкой, сам принимает тех, кто от него зависим. Мудр и умен Лукулл. В разгаре славы плюнул на все и удалился в свои сады и зажил «как Лукулл». Как долго никто не верил ему. Все думали, что строит он козни, замышляет против государства что-то нечистое… Потому что так не бывает, чтобы добровольно отказался римлянин от борьбы, интриг, политики, карьеры… Так не бывает…
Дверь распахнулась, неслышно вошел раб.
– Проси, – вяло произнес Цезарь. – Пусть войдут. Мысль неотступно вращалась вокруг сна. К добру иль худу?
При молчании всех вокруг Цезарь принес жертву. Задумчиво глядел он на дымящиеся внутренности. Вот печень, расположенье вен, напоминающих сплетенные деревья. Нет! Ощущения беды внутри не возникало. Все ауспиции казались благоприятными. Облегченно вздохнув, он приготовился общаться с этим днем, друзьями, клиентами, откупщиками… кого там только не толпилось у властителя провинции.
Он принял решение. Главное, не вызвать подозрений. Днем посетил школу гладиаторов, как было запланировано гостеприимным магистратом Равенны. На арене то наступая, то отступая назад, в танце смерти двигались пары бойцов. Звенела сталь, время от времени рассекая со свистом воздух. Высокое синее небо горело зимним влажным холодом. Бездонное, опрокинутое на землю… Как там Гортензий? – подумал Цезарь. Еще вчера он при всех передал ему командование войском. При всех ушел от дел, чтобы отдохнуть, развлечься. Цезарь лениво глядел на танцующие пары гладиаторов. Удар, наклон, нырок и свист сухой стали, рубит холодный воздух рука, бойцам жарко…
Цезарь вздохнул. На вечер назначен ужин. Какой ужасный ему приснился сон… Но все ауспиции благоприятны. И потому голос внутри говорил: не делай! Не смей! Не надо!
Гости расположились на мягких ложах вокруг изящных резных столиков. Неторопливо текла трапеза, и так же неторопливы были слова. За едой пили мало. Кто сколько хотел, и, если отказывался гость, то не принуждали. Пили обычно после, когда еда закончена. Цезарь поднялся. Спокойным голосом пожелал всем здравствовать и попросил дождаться его возвращения. Обязательно дождаться. И удалился. Ужин продолжался. И сначала за одним, потом за другим столом уже полилось красное, как кровь, густое вино в чаши, и голоса зазвучали громче… Один за другим тихо, не привлекая внимания к себе, поднялись и последовали за Цезарем его самые верные, надежные друзья…
Бешено летит возок по темной дороге. Цезарь путал следы. Ни зги. На небе облака. И только чуть отсвечивает белая дорога. Ночь летела за ними, глушила стук копыт. Все молчали. И в темноте не видно было, хмурились или, наоборот, светились лица. Не видна тревога, и радость не видна…
– Мне приснился странный сон, – тихо сказал Цезарь. – Я сошелся с собственной матерью.
Он замолчал. Копыта выбивали глухую дробь в каменной пыли дороги.
– Это к добру, – так же тихо отозвался наконец прорицатель. – Это означает только одно. Ты снова победишь. Но в этот раз трофеем будет все государство. Мать – это отчизна, Италия. Ты станешь повелителем Рима, Цезарь, – и невидимая в ночи скользнула усмешка по лицу говорившего.
Возок резко встал, и всех качнуло вперед. Дорога кончилась. Внизу неслышно текла река, проступая темной лентой в начинавшемся рассвете. Небо быстро белело. Только что плотные сумерки еще кутали землю и смазывали контуры и различия. И вот уже тьма стремительно растекается от востока и тает, превращаясь в тонкую голубую прозрачность.
Поморщившись, Цезарь спрыгнул на землю.
Солнце еще не поднялось. Утренняя заря пылала ярко начищенной медью. Красная, жаркая полоса росла от края земли. И красные блики играли на шлемах и вычищенных панцирях воинов. Полетело короткое, хриплое, как карканье ворона, приветствие.
– Да здравствует Цезарь! Да здравствует Цезарь! – слова рубили воздух.
– Вот твоя Италия! – один из друзей взял его под руку. – Ты колеблешься?
– Поздно колебаться, – мрачно ответил Цезарь.
– Неужели ты боишься?
– Цезарь ничего не боится, – он в задумчивости смотрел на реку, за ней начиналась италийская равнина. Перейди, и конец. Не конец, а начало позорной гражданской войны, и сколько бед тем, над которыми ты хочешь властвовать…
– Твой сон. Он – вещий, Цезарь, – произнес прорицатель. – Но если ты не веришь снам, погляди на птиц и загадай.
Стайка черных точек, напоминавшая мух, парила высоко в светлом небе.
– Ну, погляди! – голос прорицателя зазвенел, – гляди!
Птицы повернули направо.
– Ура! Ра! Ра! – хрипло понеслось по равнине. Как боевые кони, солдаты нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Вынырнувший краешек солнца ярко засиял тысячей бликов и огней, отразившись в металле.
– Что ты медлишь, Цезарь! Мы верим в твое счастье. С тобою богиня удачи. Веди нас!
– Не мне везло. Не везло другим, – пробормотал Цезарь, будто просыпаясь от какого-то своего внутреннего сновидения.
Он повернулся назад, лицом к застывшим и ждущим его приказаний железным солдатам Рима. Холодным огнем горело утреннее светило в тысячах нагрудниках.
– Ну что ж, – Цезарь вздохнул, – жребий брошен. Но видят боги, я здесь ни при чем. – Он поднял руку, взмахнул ею, и двинулись когорты, металлом разбрызгивая нежную утреннюю воду.
Глава III. Добралась наука до человека
Приход духов предвидеть нельзя.
И как можно относиться к ним безразлично?