Счастливый конец
Шрифт:
Тут я окончательно потерял голову. Я оскалил зубы и зарычал так, что сам не узнал своего голоса. Кот помял, что сила на моей стороне, и ринулся на крышу. Я выскочил за ним. Оранжевая луна светила нам обоим. Мы мчались по крыше как сумасшедшие. Кота гнал страх. Меня — ненависть.
Кот опередил меня и скатился вниз по дереву, прилегавшему к стене дома. Этот путь был не для меня, но, на мое счастье, я заметил пожарную лестницу. Не все собаки решились бы на это, но я рискнул и спустился благополучно. Белый хвост кота мелькнул впереди. Не спуская с него глаз, я помчался за ним. Догнать врага и растерзать в клочья — такова была моя цель. Мы неслись, сворачивая в переулки, перескакивая через заборы
Заросли кустарника возникли на нашем пути. Мы продрались сквозь них, оставляя на колючках клочья белой и коричневой шерсти. Наконец мы оказались в тупике. Он упирался в серую калитку. Возле нее росло кривое мертвое дерево. На нем была прибита табличка с надписью: «ТУПИК ЧЕТЫРЕХ МОКРИЦ». Спасаясь, кот перемахнул через калитку. Я — за ним. Мы оба оказались на поляне, посреди которой возвышался большой серый дом.
К этому времени окончательно рассвело. Навстречу нам шел человек с метлой, на которого мы с разбегу и налетели. Кот и я — мы оба запыхались от усталости и поэтому не сопротивлялись, когда человек взял каждого из нас за шиворот и понес в дом. Унылая седая женщина, сидя в неудобном кресле, подняла нам навстречу глаза, похожие на оловянные пуговицы, пришитые неизвестно зачем.
— Кто вы? — спросила она скрипучим голосом.
— Я — артист, — сказал я. — Выступаю в цирке. Мое имя — Прыжок.
— Меня зовут Фунт, — промурлыкал мой враг. — Я — кот.
Наступило молчание. Мы не смели его нарушить.
Дверь распахнулась, и слуга внес на тарелке отбивную котлетку. На нас повеяло запахом, который я помню по сей день. Поставив тарелку на стол, слуга удалился. Я почувствовал, что теряю власть над собой. Еще миг, и я, забыв о приличиях, кинусь на котлетку! Взглянув на кота, я понял, что и его обуревают те же чувства. Однако мы оба удержались и сказали так жалобно, что могли бы растрогать камень:
— Мы голодны!
— Бродяги всегда хотят есть, — презрительно сказала женщина. — Бесплатно вы ничего не получите. Что именно умеешь делать ты, Прыжок?
Я был застигнут врасплох. Со мной не было ни гитары с голубым бантом, ни квадратиков с цифрами, ни позолоченного обруча. Я был беспомощен, как новорожденный щенок. Понимая, что все потеряно, я промямлил глупо и невразумительно:
— Я… умею… лаять!
Женщина не удостоила меня ответом. Смерив меня уничтожающим взглядом, она обратилась к коту:
— А ты?
Кот приосанился.
Я замер. Ведь до сих пор я не знал, в чем заключался талант моего соперника. Я ждал его ответа, сгорая от любопытства.
Кот откашлялся, покрутил ус и сказал с достоинством:
– Я знаю наизусть все сказки на свете. Любую из них я могу рассказать без запинки. Мяу! Пожалуйста, хоть сейчас. И он облизнулся, покосившись на котлетку.
Я взглянул на женщину. В ее тусклых глазах появился блеск.
– Великолепно, — усмехнулась она. — Ты очень порадовал меня, Фунт. И не потому, что я люблю сказки! О нет. Я их ненавижу. Мое имя — Скука. И я не желаю, чтобы ты рассказывал сказки людям. Поэтому ты навсегда останешься в моем доме. — С этими словами она трижды хлопнула в ладоши.
На пороге вырос слуга.
— Запереть кота в чулане! — приказала она. — Можешь рассказывать свои сказки мышам, прежде чем их скушать, -кивнула она в сторону Фунта.
И не успел Фунт пикнуть, как был схвачен за шиворот, и белый пушистый хвост мелькнул передо мной в последний раз.
— А этого бездарного дурака,— сказала Скука, указывая на меня сухим, как карандаш, пальцем, — выгнать вон. Пусть отправляется на все четыре стороны и лает сколько ему угодно.
Мне дали пинка, и я очутился по ту сторону калитки. Я лег и завыл. На сердце у меня, как говорится, скребли кошки. Правда, я погубил своего соперника! Убрал его со своего пути, но какой ценой! Я не знал, смогу ли пережить такое унижение. С какой радостью я поменялся бы с Фунтом! Как горд, вероятно, этот набитый дурак, сидя в чулане и обдумывая, как велик и опасен его талант! О, какая тоска! О подлый, подлый соперник! Рыча от обиды, я стал кататься по земле. Репейник цеплялся за мой великолепный хвост. Меня кололи колючки и кусали муравьи. Голод мучил меня. Я изнывал от жажды. Наконец я поплелся домой. Обнюхивая следы, я быстро нашел дорогу, и до самого дома меня преследовал ненавистный кошачий запах, напоминая мне о моем унижении. Я стонал. Это было нестерпимо! Кое-как я добрался до дома. На пороге стоял мой хозяин. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я понял, что он видел, как я ночью гонял его любимца. На всякий случай я упал на землю и, глотая пыль, пополз на животе к ногам хозяину.
— Где Фунт? — раздался надо мной зловещий голос.
Я молчал. Что мог я ответить?
— Где Фунт? — спросил он еще раз, и я понял, что гибну. Я ждал заслуженного наказания, но не мог предположить, что оно будет так ужасно!
Мой хозяин был не только дрессировщик, но еще и фокусник. Фокусы его часто смахивали на чудеса, и я их побаивался. Думал ли я когда-нибудь, что буду наказан таким ужасным способом?!
Хозяин поднял руку. Из-под его манжет посыпались разноцветные искры, мелкие как бисер и колючие как булавки. У меня закружилась голова, и я лишился чувств. Теряя сознание, я успел заметить в руке у хозяина толстую иглу. Он вдевал в ушко черную нитку.
Когда я очнулся, то оказалось, что я пришит к подушке крепко-накрепко и не могу шевельнуться.
— Жалкий завистник! — сказал хозяин громовым голосом.— Я знаю, почему ты возненавидел кота. Ты не мог перенести его превосходства! Чужой талант был тебе ненавистен. Сам же ты только и умел, что играть на гитаре. Но мы
то с тобой знаем, что ты не извлек бы из нее ни единого звука, не будь она заводной. Ты — ремесленник, а он был артист. И ты погубил его, о преступник! Скажи по крайней мере, куда ты задевал его шкурку?!
Я сознавал свою вину, но не мог ответить. От всех передряг я потерял дар речи. Я горевал и раскаивался молча, а хозяин понял мое молчание как вызов и упорство.
Так будь же в наказание свидетелем чужих успехов, не имея возможности даже махнуть хвостом! — сказал он, и я в один миг очутился в ложе, куда приехала какая-то важная дама смотреть представление. Меня положили на барьер, чтобы даме было удобней облокачиваться.
Первый же вечер оказался для меня пыткой. Худые локти как гвозди впивались в мои несчастные бока, а я не мог ни зарычать, ни укусить мою мучительницу. Униженный и несчастный, я выглядывал из-под ее рукавов и видел, как на арене плясали ученые фокстерьеры, сновали морские львы, галдели попугаи, которых я всегда считал круглыми идиотами! А зрители хлопали им и смеялись, а я… да что там говорить! Хозяин знал, как меня наказать! Я страдал ужасно!
Дальше все было, как во сне. Наступил день, когда все цирковое имущество упаковали в ящики, в сундуки и погрузили в большой фургон. Цирк уезжал. Как случилось, что я попал в магазин, а оттуда в качестве «случайной вещи» к вашей тетушке на диван, я толком не помню. «Превратности судьбы», как говорится в книжках.
Жизнь моя потекла в покое и бездействии. Пригревшись, я сидел смирно, не подавая голоса. Боялся за свое насиженное местечко. Но сегодня я понял, что оставаться в стороне и молчать было бы нечестно. — Тут пудель наклонился к самому уху девочки и шепнул: - У сказок были другие концы!