Щедрый Буге

Зиганшин Камиль Фарухшинович

пружина. Ну, думаю, подфартило напоследок. Ножом аккуратно обрубил лед, потянул на себя цепочку. Капкан пошел неожиданно легко и, о ужас! Между дужек торчали только коготки. Ушла!! Я совершил ошибку, прикрутив два капкана к общему потаску. Такое рационализаторство вышло боком: когда норка сдернула его, второй капкан сработал вхолостую. Проклиная свою "изобретательность", торопливо рванул прямо в лоб на перевал к верхним ловушкам - лелеял надежду, что хотя бы там фортуна улыбнется. Но, увы...

Поначалу

все эти неудачи расстраивали меня. Но с каждым шагом в душе неизвестно от чего пробуждалось и нарастало ощущение той богатырской силы, от которой, как во сне, всё легко и просто. И оттого, что скоро домой не с пустыми руками, а с завидной добычей, что так весело и щедро смеется солнце, сияет, искрится снег, настроение стремительно улучшалось.

Сердце наполнило невыразимое ликование, рвавшееся из груди. Чтобы дать выход переполнявшему меня восторгу, я завопил старинный марш "Прощание славянки". Теперь можно было не бояться, что обитатели Буге, не выдержав моего хрипловатого голоса, в панике разбегутся.

Эта красивая и жизнеутверждающая мелодия очень точно отражала мое состояние. Мной овладело редкое, незабываемое ощущение счастья, неописуемого упоения и любви к этому светлому, щедрому миру тайги. Казалось, что и она, отвечает взаимностью, восторгаясь и ликуя вместе со мной.

Вечер посвятили упаковке снаряжения и добытой за четыре месяца "мягкой рухляди". Палатку, печку, капканы мы решили оставить здесь до мая, так как Лукса собирался ставить зимовье сразу после ледохода, когда сюда можно будет подняться на моторной лодке.

Почаевничав, разлеглись на шкурах и долго обсуждали результаты сезона, строили планы на будущее. От мысли, что завтра покидать этот обжитой, исхоженный вдоль и поперек щедрый Буге, милые, ставшие родными, сопки - защемило сердце. Долгих восемь месяцев - до открытия

124

следующего промыслового сезона, не будет у нас чаепитий у жаркой печурки, неторопливых, задушевных бесед, блаженного чувства усталости от настоящей, самой древней, мужской работы.

Засветло уложили рюкзаки, погрузили на нарты таёжный скарб, мешки с пушниной, провиант в дорогу. Последний раз позавтракали, похлебали чай из лозы дальневосточного лимонника.. Впрягли Пирата, окинули прощальным взглядом гостеприимный стан и, отсалютовав из ружей, тронулись в путь.

В памяти невольно всплыли строки из Юриного стихотворения:

Тайга, тайга, мне скоро уезжать...

. . . . . . . . . . . .

И где бы не лежал мой путь,

Я знаю, что вернусь к тебе обратно.

Проходя мимо "святой семейки" - деревянных идолов, Лукса остановился:

– Спасибо Пудзя! Мы плохие охотники, но ты много соболей дал.- И, почтительно приложив руку к сердцу, пошел дальше. Я, на всякий случай, проделал тоже самое. За время охоты у меня невольно выработалась привычка не нарушать местных языческих обрядов.

Бесспорно, успех определяется знанием и упорством, но нередко и умудренный опытом промысловик все же терпит неудачу и в поисках её причин он готов поверить в приметы и предзнаменования. Хотя иногда всё дело в слепом случае, который может существенно повлиять на исход охоты, как новичка, так и бывалого охотника. Возможно, я не прав и все гораздо сложнее...

Невзлюбившая нас погода усердно пакостила и в этот день. Едва успели выйти на Хор, как повалил сырой снег. Вскоре мы стали похожи на мокрых куриц. Теплый южный ветер склеивал снежинки в тяжелую влажную массу, прилипавшую к лыжам и нартам увесистыми комьями. Правда, когда камус

125

промок насквозь, снег липнуть перестал, но от "выпитой" влаги лыжи превратились в неподъемные гири .

До Джанго добрались сравнительно быстро, но, дальше пошли свежие наледи. Пробираясь через покрывавшую их ледяную кашу, потратили много сил и, когда они кончились, идти с прежней скоростью уже не могли.

Лукса, привычный к таким переходам, время от времени подбадривал меня, но я постепенно отключался. Горячий, соленый пот заливал глаза, стекал струйками по лицу, спине. Я шел как автомат, бездумно, в каком-то полусне, не представляя ни сколько сейчас времени, ни где мы находимся. Я не заметил, как день посерел и умер, уступив место ночи. В голове назойливо крутились обрывки одних и тех же мыслей, среди которых чаще всего повторялась одна - "Идти, идти. Надо идти..."

Казалось, что этому кошмару не будет конца. Тем временем, южный ветер как-то незаметно сменился на западный. Начало подмораживать.

Из мокрых куриц мы стали превращаться в рыцарей, закованных в ледяные доспехи. Каждое движение теперь требовало дополнительных усилий. Только тут я по болезненным прострелам в пальцах, сообразил, что где-то на привале оставил рукавицы. В довершение ко всему, на правой лыжине порвалось крепление. Надо было заменить ремешок на новый, я присел на нарты. От усталости мной овладело полное безразличие. 0! Какое это было блаженство - сидеть, засунув руки в карманы, и не шевелиться. Мысли смешались, закружились быстрей, быстрей...

Луксе понадобилось немало времени, чтобы привести меня в чувство. Крепление уже было отремонтировано. На руках его запасные верхонки. Я встал и, пошатываясь, побрел за старым промысловиком. Как добрались до стойбища - не помню. Очнулся лишь, услышав дружный лай гвасюгинских собак. К дому Луксы подошли (про меня правильнее будет сказать: приполз) в четвёртом часу ночи.

Мне едва хватило сил раздеться и упасть в приготовленную постель.

<