Щелкни пальцем только раз

Агата Кристи

— Может, нам следует впустить их, — предложила Таппенс.

— Нет, дорогая, этого мы не сделаем, — сказала миссис Ланкастер. — Я не выношу, когда люди постоянно вмешиваются. У нас такой приятный разговор, правда? Я думаю, мы просто останемся здесь… О боже, теперь они кричат из-под окна. Посмотрите-ка, кто это.

Таппенс подошла к окну.

— Это миссис Перри, — сказала она. Снизу миссис Перри кричала:

— Джулия! Джулия!

— Какая наглость, — сказала миссис Ланкастер. — Я не позволяю людям вроде Амоса Перри называть меня по христианскому имени. Нет, право. Не беспокойтесь, дорогая, — добавила она. — Здесь мы в полной безопасности. И мы можем вести приятную беседу. Я вам все

о себе расскажу… У меня и впрямь была очень интересная жизнь.. Такая насыщенная… Иногда я думаю, мне следовало бы описать ее. Я запуталась, видите ли. Я была дикая, и я спуталась… ну, право, с обыкновенной шайкой преступников. Другого слова для этого нет. Некоторые из них были очень нежелательные люди. Имейте в виду, среди них были и очень милые люди. Весьма приличные.

— Вроде мисс Блай?

— Нет-нет, мисс Блай никогда не имела ничего общего с преступностью. Только не Нелли Блай. О нет, она очень церковная, вы знаете. Религиозная. И все такое. Но есть разные пути религии. Возможно, вы это знаете, а?

— Я полагаю, есть много различных сект, — предположила Таппенс.

— Да, должно быть, для обычных людей. Но есть другие, кроме обыкновенных людей. Есть особые, которые подчиняются особым командам. Вы понимаете, что я имею в виду, моя дорогая?

— Не думаю, что понимаю, — сказала Таппенс. — А вы не думаете, что нам следует впустить Перри в их дом? Они уже беснуются…

— Нет, мы не впустим Перри. Пока я не… ну, пока я вам все не расскажу. Вы не должны бояться, моя дорогая. Это все совершенно… совершенно естественно, совершенно безболезненно. Боли вообще никакой нет. Как будто засыпаешь. Ничего больше.

Таппенс уставилась на нее, затем вскочила и направилась к двери в стене.

— Так вам не выйти, — сказала миссис Ланкастер. — Вы не знаете, где там секрет. Он совсем не там, где вы думаете. Это знаю только я. Я знаю все тайны этого дома. Я жила здесь с преступниками девушкой, пока не уехала от них всех и не заработала спасение. Особое спасение. Вот что было даровано мне… чтобы искупить мой грех… Дитя, вы знаете, я убила его. Я была танцовщицей… мне не нужен был ребенок. Вон там, на стене… картина — это я танцую…

Таппенс повернула голову за указующим перстом. На стене висела картина, написанная маслом: девушка в натуральную величину в костюме из белых сатиновых листьев с надписью: «Водяная лилия».

— Водяная лилия была одна из моих лучших ролей. Все так говорили.

Таппенс неторопливо вернулась и села. Она уставилась на миссис Ланкастер во все глаза, и, пока она делала, слова повторялись у нее в голове. «Это было ваше бедное дитя?» Слова, которые она слышала в «Солнечном кряже». Она тогда испугалась. Испугалась она и сейчас. Она еще даже не была уверена, чего именно боится, но ее охватил тот же самый страх. Она смотрела на это благожелательное лицо, на эту добрую улыбку.

— Мне пришлось повиноваться командам, которые мне давались… Должны быть умертвители. Меня назначили по этой части. Я приняла свое назначение. Они уходят безгрешными, понимаете. Я имею в виду, дети ушли безгрешными. Они были недостаточно взрослыми, чтобы согрешить. И вот я отправила их на небеса, как мне было назначено. Все еще невинными. Еще не вкусившими зла. Вы понимаете, какая это великая честь — быть избранной. Быть одним из специально избранных. Я всегда любила детей. Своих детей у меня не было. Это было очень жестоко, правда же, или казалось жестоким. Но на самом деле это было возмездие за то, что я содеяла. Вы, вероятно, знаете, что я содеяла.

— Нет, — сказала Таппенс.

— О, вы, похоже, столько знаете. Я думала, возможно, вы и это знаете. Был один доктор. Я пошла к нему. Тогда мне было всего семнадцать лет, и я очень боялась. Он сказал, что

ничего страшного, можно избавиться от ребенка, и никто об этом никогда не узнает. Но оказалось страшно, вы понимаете. Мне стали сниться сны. Мне снилось, что младенец постоянно во мне и спрашивает меня, почему он так и не жил. Младенец говорил мне, что ему нужны подружки. Это была девочка, вы знаете… Да, я уверена, это была девочка. Она приходила, и ей нужны были другие дети. Затем я получила команду. У меня детей быть не могло. Я вышла замуж, и я думала, у меня будут дети, к тому же мой муж страстно хотел детей, но дети так и не появились, потому что, видите ли, я была проклята. Вы понимаете это, правда же? Но был и путь искупления. Искупления за грехи. Ведь то, что я содеяла, было убийством, поскольку другие убийства уже не будут убийствами, они будут жертвоприношениями. Они будут как подношения. Вы ведь понимаете разницу, правда? Дети ушли, чтобы составить компанию моей девочке. Дети разного возраста, но молодые. Поступала команда, и… — Она подалась вперед и дотронулась до Таппенс. — …сделать это было такое счастье. Вы ведь понимаете это, правда же? Для меня было такое счастье освободить их, чтобы они никогда не познали грех, как познала его я. Я, разумеется, никогда никому ничего не говорила, никому об этом не было суждено знать. В этом мне надо было быть уверенной. Но иногда попадались люди, которые узнавали об этом или начинали подозревать. И тогда, разумеется… ну, я хочу сказать, им тоже надо было умереть, с тем, чтобы я была в безопасности. Так что я всегда была в полной безопасности. Вы ведь понимаете, правда же?

— Не… не совсем.

— Но вы ведь знаете. Потому-то вы и приехали сюда, правда же? Вы знали. Вы поняли это в тот день, когда я вас спросила в «Солнечном кряже». Я сказала: «Это было ваше бедное дитя?» Я подумала, вы, наверное, приехали, потому что вы мать. Одна из тех матерей, чьих детей я убила. Я надеялась, что как-нибудь вы вернетесь, и мы выпьем по стаканчику молока. Обычно это было молоко. Иногда какао. Для любого, кто узнавал обо мне.

Она неторопливо прошла через комнату и открыла какой-то шкафчик в углу.

— Миссис Муди, — сказала Таппенс, — она тоже?..

— Ах, вы о ней знаете… она не была матерью… она была костюмером в театре. Она узнала меня, так что ей пришлось уйти. — Неожиданно повернувшись, она направилась к Таппенс, держа стакан молока и убеждающе улыбаясь.

— Выпейте, — сказала она. — Просто выпейте его. Таппенс посидела секунду, потом вскочила на ноги и бросилась к окну. Схватив стул, она разбила стекло. Высунув голову, она пронзительно закричала:

— На помощь! На помощь!

Миссис Ланкастер засмеялась. Она поставила стакан на стол, откинулась на спинку стула и смеялась.

— Какая вы глупая. И кто же, по-вашему, придет? Кто же, по-вашему, может прийти? Им бы пришлось ломать двери, им бы пришлось пробиваться через ту стену, а к тому времени… есть ведь и другие вещи, вы знаете. Не обязательно это должно быть молоко. Молоко — это легкий способ. Молоко, какао и даже чай. Для маленькой миссис Муди я положила его в какао — она любила какао.

— Морфий? А как вы его достали?

— О, это было легко. Один мужчина, с которым я жила много лет назад… У него был рак… доктор дал мне лекарства… чтобы были у меня под рукой… другие наркотики тоже… потом я сказала, что все выбросила… но я их сохранила, и другие наркотики и болеутоляющие… я думала, в один прекрасный день они могут пригодиться… и они и в самом деле пригодились… У меня до сих пор есть запас… сама я ничего такого не принимаю… я в это не верю. — Она подтолкнула стакан с молоком к Таппенс. — Выпейте, это гораздо более легкий способ. Другой способ… беда в том, что я даже не уверена, куда я его положила.