Щит Агибалла

Олдмен Андре

– Ты же врал, что никто не может сокровища наверх поднять! — перебил меня киммериец, очень довольный, что во лжи уличил.

– Ну, это как поднимать, — говорю. — Те, кто здесь вечный покой нашли, мешками драгоценности с собой тащили, да надорвались. Я же смекнул вовремя, что камни надо поштучно выносить, потому и жив все еще. Так вот, князь Увлехт послал гонцов, которые меня разыскали и в замок к нему привели. Не совсем добровольно, конечно, но и без особого моего сопротивления: знал я, что один камешек получив, князь и другие захочет. Так и оказалось. Увлехт купил синий самоцвет и потребовал, чтобы я принес ему желтый, а потом красный…

Очень он гордился, что имеет камни со дна Провала. Вставил их в перстни и перед другими нобилями при каждом случае хвастал. Довольный по округе ездил, аж светился. А потом стало твориться с ним неладное. Заговариваться князь начал, на людей кидаться. Раз в лесу возле своего замка наехал на трех лесорубов, что по его же приказу деревья для какой-то постройки валили, решил, что это воры, и зарубил несчастных. Ладно бы только вилланы от его руки страдали, так и на людей благородных ополчился: чуть что, меч из ножен долой — и пошла потеха. Многих на Серые Равнины отправил, ни мольбы, ни посулы выкупов богатых не трогали его сердце.

Была у князя жена, молодая красавица Астель. И нашли раз бедняжку в колодце, что во дворе замка. Как она туда попала — Митра Всеблагой лишь знает, тем более что княжна, конечно, ведра в дом сама не таскала.

Увлехт совсем умом тронулся: построил челядь и стражу свою у крепостной стены и ну вдоль строя с арбалетом бегать. Каждому пятому лично болт в горло всаживал. Не выдержала тогда дружина, повязала князя. Три седьмицы он в горячке пролежал, а когда очухался, повинился перед людьми. Не прошло и трех дней — призвал меня и велел красный камень ему принести.

– И ты, конечно, принес, — понимающе кивнул северянин.

– Принес. Заказчик платит, купец товар доставляет.

– И что сталось с твоим заказчиком?

– Ввязался в один глупый спор, закладчика своего до смерти довел и сам от руки слуг оного мучительной кончиной скончался… Но камешки разноцветные — это, конечно, семечки. Есть в Провале кое-что интересней. "Лучезарные зерна" прозываются. Закладываешь за щеку и любого насквозь видишь: что на уме, что на сердце. Вот за зернышки-то эти по-настоящему большие деньги взять можно.

– Берешь?

– Брал. Но счастье мое, видать, кончилось, если сам король Бритунии допер: не все, что хорошо, хорошо же и кончается. "Лучезарные зерна" столь же коварны, как и самоцветы здешние. Раз отложив их за щеку, хочется принимать еще и еще. И открываются иные сферы, жуткие, с ума сводящие. Полны они чудовищами бесплотными и видениями столь тоскливыми, что жить не хочется. Ну и, конечно, представь себе сколь скорбно наблюдать постоянно людишек без всяческих масок, тех кто друзьями прикидываются и верность свою лукаво преподносят… Князь Влоуш, к примеру, как Хретх сказывал, жену свою порешил и сам на Серые Равнины вслед за ней отправился.

Шагали некоторое время молча. Киммериец что-то обдумывал, морща лоб и тихо бормоча себе под нос неразборчивое. Потом спрашивает.

– Значит, накрылась твоя торговлишка? Что делать станешь?

– А делать я стану, — отвечаю, — вот что. Найду где-нибудь тут оотэку, "лучезарные зерна" содержащую, поднимусь наверх, проберусь куда подальше, в Бельверус либо в Гальперан аквилонский, продам и больше в Провал — ни ногой. Деньжат я скопил, в надежном месте припрятаны, так что пора начинать добродетельную жизнь, как жрецы велят. Пожалуй, десятую часть храму Подателя Жизни отпишу.

Северянин снова помолчал, потом говорит:

– Раз так, я отставать не стану. Кромом клянусь, глупо упускать возможность подзаработать. Укажи, белобрысый, где искать твою оотэку или как там ее, поделим поровну, наверх влезем и разбежимся.

Смешной парень. Странно, к другим я никогда симпатий не питал, а этот сразу по нраву пришелся. Даром что готов был меня прикончить на Тропе Мертвецов. Жаль мне его стало, да что поделаешь, видать Кром этот, которого поминал киммериец, немного отпустил ему ходить по земле.

– Я толковал уже, — замечаю, — что наверх нет тебе дороги. Ты не поверил. Вольному воля, счастливцу — удача. Только удачи тебе не будет, северянин. Не отпустит тебя Провал.

– Да? — скалится он насмешливо, лихо срубая мечом своим подвернувшуюся травину. — И что это за твари, путь преграждающие?

– Никаких тварей нет, — объясняю. — Так что сражаться тебе не с кем. А только щит Агибалла так сделает, что живым тебе не уйти.

– Тогда покажи, где этот щит, и я его уничтожу!

Тут я не выдержал и расхохотался. Представил, как киммериец клинком по штуке этой лупит и просто зашелся. И вижу краем глаза: варвар мой ощерился зловеще, вот-вот снова на меня бросится…

– Ладно, — говорю, — отведу тебя, куда просишь. Только уж не обессудь, ежели силенок не хватит.

Он хотел что-то ответить, но тут стена трав впереди колыхнулась, и выше наших голов на десять явилась лупоглазая морда Жрицы. Она разевала маленький черный клюв, а посреди зеленоватого туловища, сложенные, как руки молящегося, подергивались страшные лапы, подобные пилам с двойными рядами острых, загнутых внутрь зубцов…

* * *

Чудовище, явившееся взорам Конана и Альбиноса, носило в своем облике странную смесь зловещей уродливости и изящества.

Его передние лапы, толстые у основания и увенчанные длинными, изогнутыми подобно серпам косарей лезвиями, были похожи на веретена и усеяны черными пятнами с белыми глазками внутри; жемчужные разводы дополняли странный наряд. Снизу от локтевых суставов шел двойной ряд острых шипов: по дюжине на каждой лапе, черные вперемешку с темно-зелеными. Наружный ряд был более прост и состоял только из четырех зубьев, острых, словно иглы. Наконец, три самых длинных шипа торчали позади двойного ряда. Великолепные оружия смерти едва заметно покачивались и такт дыханию твари.