Щит и меч Венеры
Шрифт:
— Яша! — Я пошла с банкой на кухню.
Подъяблонский в фартуке, с трудом сходившемся на его пузе, тщательно мыл посуду губкой, смоченной в «Фэри». — Яша, ты не знаешь, чем кормить эту прелесть?
Яша обернулся и уставился на змею, округлив глаза и прижав к груди намыленную тарелку.
— Что это?!
— Змея.
— Откуда?
— Из чемодана. Ты не знаешь, чем ее кормят?
— М-мышами, кукла. Ж-желательно живыми, молодыми и белыми.
— Вот черт! Где я возьму живых, молодых, белых мышей?
Я побрела в свою спальню.
В коридоре зазвонил
— Слушаю, — меланхолично ответила я.
— Аська! — крикнул мне в ухо бодрый голос Нары. — У тебя все нормально?
Я посмотрела на змею в банке.
— Вроде бы да, — без выражения сказала я Наре.
— А в конторе полная жопа, — вздохнул Нарайян. — Технике капец, ремонту и мебели тоже. Все, что не сгорело, залито водой. Вонь жуткая! Как ты смотришь, если штаб-квартиру для обсуждения наших проблем мы временно сделаем у тебя дома?
Я постучала ногтем по банке. Жизель уставилась на палец, как мне показалось, голодным взглядом и высунула длинный, раздвоенный язык.
— Нара, ты чем свою черепаху кормишь?
— Травой, — растерялся Нара. — Ну, капустой еще и морковкой, иногда — свежими огурцами. А при чем здесь…
— Тебе проще, — сказала я и повесила трубку.
Утро ослепило меня ярким солнцем, безоблачным небом и улыбающимися лицами детей, играющих во дворе.
Моя машина и правда стояла рядом с подъездом, но, подойдя к ней, я поняла, что у меня нет от нее ключей.
— Черт! — воскликнула я, поражаясь собственной глупости.
— Что-то случилось? — заботливо поинтересовалась Клара Сергеевна, как всегда, кормившая голубей на скамейке.
— Случилось, — вздохнула я. — Но давным давно, когда господь бог решал, каким цветом волос меня наградить.
— И что? — не поняла Клара Сергеевна. — У тебя же роскошный цвет волос, Асечка!
— Вот вся роскошь-то в волосы и ушла. На мозги не осталось.
В раздражении я дернула дверь своего «Фольксквагена». Неожиданно она открылась. Я наклонилась и заглянула в салон.
За рулем, с огромным букетом кремовых роз сидел Сергей Щит Дьяченко. Он улыбался, положив одну руку на руль, а другой, протягивал мне цветы.
Облегченно вздохнув, я рухнула на пассажирское сиденье и забрала у него букет.
— Хорошо, что ты догадался меня подождать.
— Хорошо, что я наконец-то увидел тебя. Часа три тут торчу. Думал, уже не дождусь.
— Засветился перед всеми соседями. Сплетен не оберешься.
— Тебя это волнует?
— Волнует! Ты сам вчера говорил, что у тебя нет на меня никаких прав!
— При чем здесь…
— При том! — Я зашвырнула цветы на заднее сиденье. — При том, что ты мне никто, и я тебе — лавочка. И я не хочу, чтобы у других, будь то соседи или кто-то другой, возникали какие-либо иллюзии.
Дьяченко вдруг ударил по рулю руками и расхохотался, закинув назад голову.
— Как ты сказала? Кто ты мне? Лавочка?! Ой, не могу! Слушай, давно меня так никто не веселил! Ха-ха! Лавочка! — Он все хохотал, не мог остановиться, а я сидела и злилась на себя. Какого черта я сморозила глупость? Знала ведь, что спортсмены
С утра настроение было паршивое. С непривычки голова болела от выпитого. Яша всю ночь храпел так, что соседи стучали в стенку. Поднявшись с постели, я обнаружила, что змея сбежала из банки, а, подойдя к зеркалу, увидела, что кожа после глубокого пилинга слезает с лица неровными клочьями. Полчаса я пудрила и тонировала лоб, щеки и подбородок. А теперь этот кикбоксер смеялся надо мной, как над глупой девчонкой.
В отличие от меня, Щит был свеж, бодр и подтянут. Видно, успел с утра помолотить свою грушу, такая энергия от него исходила. На нем были неизменные джинсы, майка-боксерка и дурацкие шоферские перчатки с обрезанными пальцами. На загорелых плечах блестели мелкие капельки пота.
— Не смей мне больше таскать цветы. Не смей меня ждать у подъезда. Не смей мне звонить, ездить на моей машине и ржать надо мной!
— Милая Лавочка, извини за цветы, обещаю, что подобного не повторится, но… Я ждал тебя еще и затем, чтобы сказать, что сегодня с утра я пошел в прокуратуру и рассказал следователю, который ведет дело об ограблении банка все о…
— Ты был у Педоренко?!
— Да, именно такая у него фамилия.
— Что ты ему рассказал?
— Все! Что настоящий Бубон давно уже умер, что у меня украли коня, костюм и повозку, что Миша пропал. Я признался, что побоялся придти сразу, но Тимофей Федорович отнесся к этому с пониманием. Он сказал, что лучшего алиби, чем у меня, трудно придумать, ведь я во время ограбления бился с американцем, и это видела не одна тысяча человек! Он нормальный мужик, этот Педоренко, он пообещал, что сделает все возможное, чтобы пресса не узнала про мой визит к нему. Кстати, твоего Жуля уже выпустили из изолятора.
— Откуда ты знаешь?
— Следователь по секрету сказал за автограф для сына. Твоего начальника отпустили под подписку о невыезде. Ты была права, очень многие видели, как он в панике залез с чемоданом денег на самое высокое дерево. Для преступника очень уж нестандартный ход.
Я выхватила телефон из сумки и набрала номер мобильного Жуля.
«Абонент отключил телефон», — сказал электронный голос. Рабочий телефон тоже не отвечал, впрочем, я вовремя вспомнила, что в офисе был пожар и вряд ли Жуль может сидеть в своем кабинете.
— Не отвечает? — участливо поинтересовался Щит.
Мне вдруг захотелось сделать ему больно. Залепить пощечину было бы глупо, поэтому я сказала:
— Не отвечает. Но ничего, мимо меня Жуль не пройдет. Все его вещи в моей квартире: костюмы, галстуки, портрет мамы и даже ручная змея.
Я увидела, что он побледнел под своим загаром, что профиль его заострился, и четче стала видна горбинка на носу, и желваки у виска дернулись, глаза прищурились, губы сжались.
Вот так-то, получите и распишитесь, Бубон Бубонович, Сергей Щит Дьяченко! Это вам не грушу по утрам молотить. Это вам тонкий психологический хук под дых. Настолько «тонкий», что мне даже стыдно стало. Я порылась в сумке и протянула ему свидетельство о смерти Якушева.