Щит и меч. Книга вторая
Шрифт:
Вайс сказал:
— В состав пассажиров секретного рейха мы никого включить не можем: список подписан Гиммлером и Кальтенбруннером. Но экипаж формируется только в день вылета, и люди не знают друг друга. Можно сделать следующее: я приеду на аэродром к дежурному гестапо и вместе с ним займусь проверкой экипажа. К одному из его членов я вызову подозрение и сниму его с полета. Если понадобится, соединю дежурного с Дитрихом — тот скажет то, что я ему скажу. Времени будет в обрез, дежурный начнет волноваться, и если в это время поблизости окажется наш человек, специально подготовленный,
— Но этот человек должен быть летчиком, иначе он сразу разоблачит себя.
— Да, конечно, я ведь и говорю: специально подготовленный.
— Но у нас таких нет.
— Может, в группе Зубова?
Когда Вайс обратился к Зубову с этим вопросом, тот радостно заявил:
— Я же в осоавиахимовской школе учился, ходил уже самостоятельно и в воздух, без инструктора, через час — и был бы пилот.
— И этого часа не хватило?
Зубов сконфузился.
— Да, понимаешь, пришили воздушное хулиганство за преждевременное чкаловское пилотирование. Словом, за бреющий рядом с поездом пострадал. — Ухмыльнулся хвастливо: — Пассажирам понравилось: платками из окон махали, я одним глазом наблюдал.
— Слушай, — сказал Вайс, — этот полет, ты понимаешь…
— Здрассте! — прервал его Зубов. — Я же бессмертный. К тому же у меня свыше двадцати прыжков с парашютом, это моя главная гарантия. Не беспокойся, великолепно выживу.
Документы для Зубова достала Надя. Передавая их Вайсу, она сказала:
— Только нужна другая фотография. — Добавила: — А так документы очень хорошие. — Попросила: — Но, если можно, верните сегодня же: я должна положить их обратно.
— А если не удастся?
Надя подняла на Вайса глаза, сказала тихо:
— Папе это было бы особенно тяжело, после того как мы уже потеряли маму.
Узнав о том, что операция поручена Зубову, профессор недовольно поморщился.
— Я не сомневаюсь в авиационных способностях товарища Зубова, но хулиганить на «У-два» — это одно, а водить большой транспортный самолет — другое. — Добавил: — Я решительно против.
— А если бортмехаником?
— Он же незнаком с конструкцией немецкой машины. Завалится!
— Слушайте, — сказал Вайс. — Борт-стрелок!
— Это, пожалуй, подойдет.
И профессор закончил уже совсем другим тоном:
— Самое замечательное — это то, что он имеет опыт парашютных прыжков. Посылать другого — значило бы на верную гибель.
Все получилось гораздо проще, чем ожидал Вайс.
Вызвав к дежурному гестапо членов экипажа для дополнительной проверки, установив по армейским книжкам, кто из них борт-стрелок, Вайс подозрительно глянул на этого человека и с величайшим напряжением удержал на лице озлобленно-обыскивающее выражение.
Низкорослый, коренастый малый, на которого он смотрел, подойдя вплотную, дохнул на него запахом такого водочного перегара, что Вайс испытал чувство восторга.
— Свинья! — закричал Вайс. — Свинья и трус! Нахлестался перед вылетом. — И, обращаясь к
— Я сейчас вызову другого человека.
— Сколько на это потребуется времени?
— Двадцать минут, не больше.
— Самолет должен вылететь через двенадцать минут: его будут сопровождать истребители, они уже, наверное, в воздухе. Вы сорвали задание чрезвычайной государственной важности.
Дежурный стоял вытянувшись, бледный, губы его высохли, он их облизывал.
Вошел Зубов в авиационной форме, с рюкзаком. Отдал приветствие. Вайс набросился на него:
— Почему без сопровождающего? Документы! — Посмотрел, сунул дежурному, сказал небрежно: — Вам чертовски везет. — Подмигнул ему. — Подозреваю, что я напрасно вас упрекал: очевидно, вы оказались более предусмотрительным, и этот ваш человек явился не через двадцать минут, а мгновенно. — Похлопал дежурного по плечу: — Умеете работать, а?
Дежурный мельком взглянул на документы, приказал Зубову:
— Марш в машину!
Зубов сказал:
— Но, господин унтерштурмфюрер, у меня назначение на другой рейс.
— Марш, не разговаривать!
Зубов ушел. Ушел, положив документы в карман.
А если документы не будет сегодня же возвращены Наде, Штутгоф, потерявший здесь жену, завтра, а может, уже сегодня ночью потеряет и дочь.
Вайс предложил дежурному пройти с ним к самолету. Дежурный записывал в книгу, что снят с полета борт-стрелок и заменен другим.
Пассажиры уже находились в кабине. Зубов не показывался. Гестаповец поглядывал на часы, его попросили подняться в самолет.
Вайс остался один и уже готов был последовать за дежурным, чтобы разыскать Зубова, но Зубов появился у дверцы, держа ранец-парашют. Он бросил его на взлетную площадку и успел передать Иоганну свои документы.
Вайс был необыкновенно счастлив и обрадован тем, что документы Зубова у него в руках. Он удивился, но вначале не придал особого значения факту, что Зубов выбросил парашют и что за этим парашютом последовало еще три других.
Как только гестаповец спустился из самолета по лесенке, лесенка была убрана, люк туго и гулко захлопнулся, и машина, гудя прозрачными нимбами пропеллеров, покатилась по взлетной полосе, все больше и больше набирая скорость. Оторвавшись от земли, транспортник круто стал набирать высоту.
Возвращаясь вместе с гестаповцем с аэродрома, Вайс спросил:
— Почему выбросили из самолета парашюты? Что они, лишние?
— Нет, — сказал гестаповец, — не лишние. Просто старший группы — штандартенфюрер — очень взволновался, когда узнал, что один из членов экипажа снят с полета как не заслуживающий доверия. И потребовал, чтобы у всех членов экипажа отобрали парашюты. Он считает, так больше гарантии, что летчики не бросят самолет, если машину подобьют вражеские истребители. Они будут до последней минуты стараться спасти машину, а значит, и пассажиров. — Одобрил: — Что ж, в этом есть логика. Мне оставалось только выполнить его категорическое приказание.