Щит на вратах

Посняков Андрей

— Что сидите, глазами хлопаете? — коршуном налетел Твор на свободных от несения службы отроков, совсем еще детей — лет по четырнадцати-пятнадцати. — А ну-ка вычистите тут эти… Агиевы конюшни!

— Авгиевы, Творе! — встрепенулся Ждан — светлоглазый, растрепанный.

— Не Творе, а господин десятник! Грамотеи, мхх… Ромейской премудрости нахватались, а чтоб кольчужки почистить — так нет их, некогда. Как же, почайских девок лапать всяко веселее!

Немного еще поругавшись, так, не доводя до крайностей—к девкам с Почайны-реки он и сам был неравнодушен, —

Твор, отведя душу, с удовлетворением наблюдал, как гриди выкидывают из караулки хлам.

— Подальше, подальше несите, да только не вздумайте в ров бросить, идолы! Эдак никакого рва не останется, ежели каждый туда мусор метать будет.

Ну, убрали наконец. Теперь, даже если и сунется в караулку воевода, ничего такого не обнаружит. Твор довольно ухмыльнулся.

— Господин десятник!

— Чего тебе?

Кареглазый отрок с соломенными волосами — Кайша, земляк — искоса взглянул на командира.

— Любонега вчера сетовала — что-то мол, давненько не приходил Творимир.

Вот, гад! Еще издевается.

Ничего не ответив, Твор молча стащил кольчугу, расправил длинную рубаху из дорогой ромейской ткани, перепоясался, поправил висевший на украшенном серебряными бляшками поясе меч в зеленых сафьяновых ножнах, накинул на плечи темно-голубой плащ с золотой фибулой. Гриди перемигнулись — ясно, куда «господин десятник» собрался.

— Смотрите тут без меня! — Погрозив отрокам пальцем, Твор выскользнул из караулки. Оглянувшись — ага, Вятши нигде не видно, — быстро пересек двор и, выйдя через воротную башню на переброшенный через глубокий ров мосточек, зашагал по пыльной дороге. Немного пройдя, снова оглянулся и ломанулся через кусты, тропкой — так было намного короче, потому и не взял коня, да и чего с лошадью на торжище возиться? Еще уведут, хватает в Киеве ухарей.

Вот и Подол — широкий, с усадьбами, улицами, садами, с забитой народом и возами площадью торга. Дальше, за Подолом, за стенами, за воротами, синел батюшка Днепр с белыми парусами ладей.

В ярко-голубом небе радостно сверкало солнце. Может быть, от этого ясного, словно бы праздничного, дня, может, от предвкушения встречи, а может быть, и просто от молодости и здоровья Твору хотелось петь. Выбравшись из кустов, сбежал по тенистой улочке вниз, к Подолу, свернул за недавно выстроенную ромейскими гостями церковь и — словно купальщик в ласковую теплую воду — погрузился в людскую круговерть торга.

— А вот лепешки, свеженькие, горячие, купи лепешечку, господине! Недорого.

— Не слушай его, почтеннейший, у него все лепешки черствые!

— Это у меня-то черствые? Да я тебя…

— А кваску холодненького не хочешь ли испить, господине?

— Наливай, ладно. — Твор остановился, полез за медяхами, передвинул вперед сползший на бок кошель — как бы не сперли. — Точно холодный квас-то?

— Так ты потрогай бочонок!

Твор потрогал, ощутил приятный холодок дубовых досок. Видно, с ледника-погреба достан.

Испив квасу, юноша вытер рукавом губы и, вернув кружку кваснику, неспешно направился

дальше. Прошелся оружейными рядами, полюбовался на золотую посуду, на блестящие парчовые ткани, на невесомые паволоки. Срезая путь, свернул к обжорным рядам — пахнуло рыбой, жареной, свежей, копченой. Пройдя мимо рядка с дичью, Твор нырнул в узкий проход меж скотниками и оказался перед длинным горшечным рядом. Собственно, он только так назывался — ряд. В основном торговали с возов — и глиняными обожженными горшками-корчагами, и деревянной посудой — бочонками, мисками, ложками, какими-то продолговатыми корытами, тут же, рядом, лежали и хомуты, тележные колеса, дуги, плетенные из лыка баклаги — большие и маленькие, корзинки, заплечные сумы-короба, лапти…

— Пришел наконец! — увидев Твора, радостно воскликнула Любонега — смуглявая чернобровая дивчина с темно-русыми заплетенными в две косы волосами и лукавым взглядом больших зеленоватых глаз.

Твор подмигнул девушке и та спрыгнула с воза, подошла ближе, оглянувшись, шепнула:

— Как в корчму уйдут наши, приходи к возам.

— Приду, — выдохнул юноша, чувствуя, как бешено у него забилось сердце. — А скоро ли они уйдут-то?

— Сегодня — скоро, мужики с утра еще сговаривались. Товарец-то весь распродан. Слава богам, нынче расторговались удачно, завтра и домой тронемся. Жаль, что так быстро, Творе!

— И мне жаль…

Выжидая время, юноша отошел от возов и принялся бродить невдалеке. Рассупонив кошель, прикупил девчонке подарков — узорчатый костяной гребень, ленты разноцветного шелка, серебряное колечко. Приценился к золотому браслетику изящной ромейской работы — две гривны стоил, целых сорок ногат — дирхемов, серебряных кружочков-монет с надписью неведомой восточной вязью. Твор потряс кошелем, пересчитал монеты — хватало. Впритык, правда, ну так щедрость — важное качество воина, о том и сам Вещий князь говаривал неоднократно.

— Беру! — Юноша высыпал серебро на прилавок. Продавец—плешивый ромей, кланяясь, протянул покупку. На золотом узоре заиграло солнце. Твор довольно улыбнулся, оглянулся на возы — ага, мужиков рядом что-то не видно.

— Наконец-то! — Любонега нетерпеливо бросилась ему навстречу, схватила за руку.— Идем…

Они быстро пошли к возам, на полпути девушка остановилась вдруг, оглянулась, приложив палец к губам.

— Что такое? — насторожился Твор.

— Нет, ничего. Показалось. — Любонега улыбнулась и резким движением откинула полог кибитки. — Влезай.

Внутри оказалось сумрачно и очень жарко. Пахло свежим сеном, клевером и горьковатой полынью. Да сено и покрывало весь воз — видно, здесь торговцы и спали.

— Это тебе, — Творимир протянул деве подарки. Та зарделась, рассматривая, затем, с силой прижав к себе юношу, крепко поцеловала в губы.

— Как здесь жарко, — выдохнул после долгого поцелуя Твор.

— Да, — с улыбкой согласилась девушка и вдруг разом стянула с себя юбку, а за ней и рубаху. Обнаженное тело ее отливало бронзой. Юношу бросило в жар.