Щит земли русской

Неожиданно, с криком, жесткими крыльями разметав в стороны густые метелки серебристого ковыля, из-под ног коня взлетел курганник и поднялся в знойное июльское небо. Высоко-высоко, под одиноким, словно застывшим на месте облаком, он закружил в потоке сухого воздуха, разглядывая сверху далекую землю и людей в блестящих доспехах. Там, на могильном кургане, он только что уступил

А вдавленный в землю грузом прожитых веков могильный курган глухо стонал под копытами богатырского коня. Грузно переступая, поднялся серый широкогрудый конь на заросшую вершину кургана и устало тряхнул длинной гривой, роняя белую пену с железных удил.

Всадник привстал в стременах, поднес к глазам широкую ладонь и повел взглядом по дикой степи от края и до края. Степь холмилась впереди, широкие и бесшумные волны разнотравья текли по сторонам. Назад обернулся – и за спиной конной русской заставы, насколько хватало глаз, опять же степь, степь. А там, у южного края земли, широкой серебристой рекой марево размывало небо склон. И где-то далеко, за этим маревом, извечный враг Руси – печенежская орда.

Иоанн Торник, василик [1] византийского императора, осто рожно подвел легконогую соловую кобылу к правому стремени всадника и остановился чуть ниже Славича, сотенного русской заставы.

– Дале еду я один, о славный витязь. – Иоанн наклонился в сторону Славича всей своей высокой и худой фигурой в просторном дорожном халате серого цвета.

Славич повернул к Иоанну широкое бородатое лицо. Ни один мускул на нем не дрогнул, когда стал прощаться с византийцем.

– Повеление воеводы Радка я исполнил: проводил тебя за кон [2] земли Русской. – Славич говорил тихо, басом, играя пальцами на рукояти меча. – Долгом же своим почитаю сказать тебе, посол византийский, чтоб остерегался в пути: совсем рядом ходят печенеги. Днями шли гости [3] из южных земель, видели печенежские вежи [4] в четырех днях хода от реки Рось. Могут повстречаться разбойные скопища.

Иоанн, делая вид, что ему нечего бояться, отмахнулся длиннопалой рукой:

– Печенегам нечем у меня поживиться, разве что малоценной пушной кладью, взятой в Киеве. В убыток нынешним летом торговля была. Кланяйся, витязь, князю Владимиру от меня за хлеб и кров в Киеве, жалею, что не видел князя, другому василику пришлось грамоты оставить. Дела важные позвали в Константинополь. Как улажу их, будущим летом снова поднимусь Днепром с богатыми дарами князю и княгине Анне.

Иоанн ткнул кобылу острым кулаком в потную шею и спустился с кургана на южную сторону.

Вспомнил Иоанн ране не предвиденные и потому спешные сборы в дорогу, и кольнуло под сердцем: столько товаров пришлось отдать киевлянам за полцены! Теребили бороды торговые мужи Киева, глядя, как покатили с Горы Кия груженные до верха возы императорского посла Торника. И гадали меж собой, что же стряслось в Константинополе, если так спешно отъехал, не вручив самолично грамоты князю Киевскому? Прошлым летом не отъехал даже тогда, когда получил весть о смерти старого отца. А ныне… Порешили единодушно, что зреют вновь смутные дела в столице Византии и хитрый василик надеется словить более крупную рыбу в мутной воде дворцовых интриг.

Откуда было им знать, что спешит посол не в Константинополь, а в земли печенежского кагана Тимаря…

Четыре раза выбирали место под ночлег у тихих степных речушек, в зарослях ивняка, и снова в путь, под нещадным солнцем по ковыльному морю, навстречу неизвестности. Иоанн ехал, предаваясь мыслям о том, как все будет хорошо в его жизни, если замысел брата Харитона свершится. А за исход своего дела он не сомневался: печенежские нравы и отношения князей он изучил за многие годы до тонкости, знает, где и на чем выгоду получить.

– Господин, – раздался рядом хриплый, жаждой перехваченный голос. С Иоанном поравнялся на рыжем коне Алфен, взятый на лето присматривать за товарами. Боязливым оказался на чужой земле этот Алфен, с заячьей душой. А на руку не чист, это успел заметить Иоанн. Но молчал, делал вид, что не замечает воровства – ждал, когда Алфен попадется на крупной краже. Тогда уж ему от клейма раба не уйти! Торник своего не упустит.

Иоанн скосил глаза влево: жирное и потное лицо Алфена – само страдание. Рыжие всклокоченные волосы прядями прилипли к гладкому лбу и впалым вискам, широкий нос и тугие щеки в испарине.

– Смотри вперед, господин! – Алфен вскинул дрожащую руку на юго-запад. – Вон там, под солнцем, пыль!

И тут же из-за высокого увала посыпались конные печенеги. Посыпались густо, как сыплется пшено из дырявой торбы. Печенеги увидели караван, малую охрану при нем и полукругом потекли вниз по склону. Горячая степь задымилась позади всадников сизой пеленой. Иоанн услышал, как за спиной тревожно загалдела посольская стража у возов с подарками императора, вот-вот пустят коней вспять. Он тут же повернулся в седле и прокричал своим:

– Стойте спокойно!

Впереди печенегов, размахивая саблей, летел молодой всадник на белом коне. Длинные черные усы – будто крылья стрижа – вразлет. Парчовый халат поверх тонкой кольчуги выдавал знатное происхождение. Иоанн тут же узнал его, по-детски радостно – судьбе угодно было покровительствовать ему! – вскинул над головой длинные руки и закричал:

– О храбрый князь Анбал! Привет тебе, сказочный витязь степи! Привет тебе, великий внук великого кагана Кури!

Тот, кого он так искренне приветствовал, сдержал коня, осторожно приблизился, опустив занесенную для удара саблю. Потом по его широкоскулому лицу разлилась улыбка, узкие глаза вспыхнули радостным блеском.

– Привет и тебе, греческий посол, – ответил Анбал. Он сделал знак рукой всадникам остановить бег коней, резко и, как показалось Иоанну, с досадой бросил саблю в красивые ножны: сорвалась добыча! Но посол был постоянным гостем кагана. И его, Анбала, одаривал щедро каждый раз, имея какие-то виды на будущее.

– Что за нужда в такую жару пылить одежду по нашим степям? Мы ждали тебя после лета.

– Добрые вести привез я великому кагану, – торжественно, как и подобает послу могущественного императора, заговорил Иоанн. Теперь он будет жить, если конь донес его до места так счастливо. Высокий и морщинистый лоб Иоанна разгладился, тревога из сердца ушла, и желтые лисьи глаза улыбались Анбалу, его резвым всадникам и всей печенеж ской степи. И не зря. Ведь повстречай он незнакомого князя или диких разбойников – скатиться бы посольской голове с плеч в ковыль, под конские копыта. И писанные императором грамоты не спасли бы. В лучшем случае, взяли бы в плен да продали бы в рабство.