Считай звёзды
Шрифт:
– Нет, что ты?! У тебя всё хорошо, ты очень красивая, – успокаивает Лида. – Я думаю, пройдет год-два, и даже шрамов не будет заметно…
– Лида, а я когда-нибудь буду видеть? – задаю я свой главный вопрос.
– Врач рассказал тебе всю твою историю? – спрашивает она.
– Рассказал, – грустно говорю я. – Если бы меня сразу прооперировали, возможно, зрение удалось бы сохранить, а теперь поможет только пересадка, а это дорого.
– Для меня эта сумма, конечно, неподъёмная, – честно признаётся Лида, – но мы будем искать другие пути. Я обзвоню детские фонды, попробуем попасть на какую-нибудь передачу.
Через час мы приезжаем на моё новое место жительства. В Лидину квартиру. Если бы я была обычной девочкой, я бы начала бегать и рассматривать всё вокруг, но теперь, сделав только три шага по стеночке, я бьюсь головой обо что-то и возвращаюсь на место.
– А сколько у тебя комнат? – кричу я в темноту.
– Две! – отзывается Лида. У неё там что-то скворчит на шковородке, и она не может сразу подойти.
Две комнаты! Именно такую квартиру мы хотели с папой. Мы мечтали, чтобы она была светлая, с большими окнами и просторным балконом. Хотели, чтобы у папы был свой кабинет, а у меня своя комната, и, может быть, даже собака… Папа накопил половину суммы. Он хотел в будущем взять кредит и купить для нас такую квартиру…
– Лида, а у нас сейчас какой месяц? – громко спрашиваю я.
– Апрель! – кричит мне с кухни Лида.
– Это надо же! Апрель… опять апрель… как быстро летит время!
…А он придет и приведет за собой весну,
И рассеет серых туч войска.
А когда мы все посмотрим в глаза его,
На нас из глаз его посмотрит тоска.
(В Цой «Апрель»)
***
Время шло. Ситуация на западе ухудшалась, и это сказывалась на всех. Телевизор стали смотреть всё чаще, смеяться всё реже, посты на страницах в соцсетях становились все серьезнее. Больше следили за новостями, больше экономили деньги. Какая-то странная тревога повисла в воздухе, все ждали приближения грозы, но надеялись что обойдет она нас стороной, что не разгорится это ужасное пламя…
В тот день с уроков нас отпустили пораньше. Обычно мы возвращались домой часа полтора – вместе с Алиской медленно шли от школы до киоска, покупали что-нибудь вкусное, заходили во двор и подолгу сидели на лавочке. Но в этот день всё было не так. Я быстро забежала в раздевалку за курткой и, не подождав Алису, бросилась домой. Я пулей пронеслась мимо киоска, не поздоровалась со львами на входе, не присела на лавку, и, споткнувшись о ступеньку, влетела в подъезд. Обычно из школы я «приползала», но сегодня всё было по-другому. Сегодня я летела, перепрыгивая через одну и даже через две ступеньки.
– Папа, ВОЙНА НАЧАЛАСЬ! – прямо с порога закричала я, и мой школьный портфель с учебниками глухо упал на пол.
У отца был выходной. Он сидел за письменным столом и готовился к урокам, но, услышав мой крик, тут же оставил все свои дела и кинулся ко мне.
– В школе сказали, что война началась, папа! Они там подписали что-то, или не подписали! – Мне было страшно, мне хотелось прижаться к нему, почувствовать себя защищённой. Он, как мог, успокаивал меня: говорил, что всё образуется, что война долго не продлится, и до нас она не дойдет. А я вспоминала страшные картинки из фильмов про войну. Про то, как стреляли, как убивали, про своих героев, про чужой «хайль-гитлер»… Там НАШИХ убивали ЧУЖИЕ фашисты. А здесь, оказывается, война со СВОИМИ… Ужас.
– Гражданская война – самая страшная, – как будто услышал мои мысли папа, – хуже ничего и быть не может, когда свои своих…
– Папа, я боюсь умереть, боюсь войны, боюсь… – вцеплялась я в отца ещё сильнее, а он гладил меня по голове, прижимал к себе.
Пообедать вместе мы не успели. Отцу позвонили из школы – там собирали какое-то экстренное собрание, и он должен был присутствовать. Собирался папа странно. Он ходил по комнате, ерошил волосы, тревожно смотрел в окно.
– Лесь, а ты мою рубашку не видела?
– Так вот же она, около тебя на кресле, – я подала ему рубашку, он надел её и опять замер около окна. Рубашка была мятая, но он не обратил на это внимания. Сегодня мой всегда аккуратный и собранный отец был встревоженным и странным.
– Ухожу, – наконец сообщил он мне, подходя к двери, – а ты куда?
– На улицу. Не могу дома сидеть.
– Из двора ни на шаг, – велел он, уходя. А потом вернулся и опять крепко меня обнял:
– Ты бы поменьше сейчас по улице моталась. Чтоб я тебя не искал.
С каким-то страхом выходила я во двор; мне казалось, что здесь должна быть атмосфера надвигающейся беды, но… на лавочках, как обычно, сидели бабушки, мама Макара развешивала бельё, а сам Макар вместе с Денчиком мчались по двору на велосипедах.
– На лавку приходи в шесть! – крикнул Денчик, резко тормознув около меня, – и скажи всем кого увидишь – собрание будем делать!
***
– Ну и куда приперлись всей гурьбой? – встретила младших сыновей вопросом Дашка. – Опять с уроков сбежали? Вот мы вас тут не видали с вашим озорством!
– Да что ты, мамка, мы озоровать совсем не будем! Война же началась! –закричали наперебой мальчишки. – Мам, купи нам, пожалуйста, пистолеты, а то нас на войну не возьмут! Папка, а мы к Захарке на войну поедем?
– Того раза хватило! До сих пор хребет болит! – отозвался лежащий на матрасе отец.
Старший сын Бессоновых давно переехал в другой город. Там он устраивал митинги, жёг какие-то покрышки, и уговорил-таки отца приехать на «сытное» местечко. Первое время на «митингах» им и вправду было хорошо. Они сразу почувствовали себя здесь как дома. Разбили палатку, застолбили своё место у общего котла. Дети тоже быстро нашли чем заняться – бегали по площади, выкрикивали какие-то революционные лозунги, махали флажками. Так было первую неделю, а потом ситуация резко изменилась. Ночью появились бойцы спецназа, и жестко разогнали всех митингующих.
Получив дубинкой по хребту, отец Бессоновых призадумался, понял, что революционные идеи не для него, собрал всю свою семью и рванул на восток поискать своё счастье среди шахтёров и заводчан.
– А вообще мой Захарка молодец! – вспыхнула вдруг в сердце отца гордость за сына. – Он – идейник! Он ррреволюционер! За пррравду воюет! И если бы ты, Ванька, хоть немножко на него похожим стал, я бы тебя тоже уважать начал! А Захар поднимется, вот увидишь! О нём напишут! О нём заговорят! Да нашей фамилией ещё… улицу назовут…