Сделай погромче
Шрифт:
Единственной пластинкой, которую я мог слушать подряд раз за разом, была Appetite for Destruction,Guns n' Roses. Если что-то было не так, эта пластинка могла все исправить. Я всегда мог положиться на нее. Что бы ни случилось, она поднимала мой дух. Аппетит к разрушению. Guns n' Roses. Это была она. Это была моя пластинка. It's So Easy, Nightrain, Out ta Get Me,затем классика типа Paradise City, Welcome to the Jungleи, вероятно, величайшая песня всех времен Sweet Child о'Mine. О чем была эта песня? Я обожал ее с такой силой, что иногда мне хотелось пробить дыру в стене. Если мы с Гретхен ехали в машине и если магнитола не была сломана — что случалось раз в десять миллионов лет, — и если вдруг начиналась эта песня, я заставлял Гретхен
Когда я принес пластинку к Роду, чтобы он послушал, он только выкатил глаза и затряс головой. Впервые я поставил для него свою пластинку, а он, скрестив руки на груди, поднял брови и засмеялся.
— Фигня, — вот и все, что он сказал.
— Что? Но как это может не нравиться? — спросил я.
— Но это такая фигня, — сказал он.
— Фигня? Это Стиви Уандер фигня.
— Серьезно. Да я в любой момент поменяю это на Стиви, — пробормотал он, вставая, чтобы выключить проигрыватель.
— Чувак, ты должен прослушать целиком. Там в конце. Все становится спокойным и милым и все такое.
Он встал и подошел к огромному проигрывателю из красного дерева и поднес руку к игле, и я подумал: Если он только тронет эту иглу, я надеру ему задницу и может быть, белые и черные не могут быть друзьями и если он выключит эту гребаную пластинку, я больше не буду с ним разговаривать,и тогда Слэш начал свое соло, и песня стала расти, и Род подождал немного, закрыв глаза, и вслушался, и сел обратно на кровать. Мы вместе дослушали песню, и когда она закончилась, он кивнул и сказал: «Песня что надо. Я был неправ. Настоящий кайф».
— А я что говорил.
Он вручил мне обратно пластинку, аккуратно вставив ее в конверт.
— Слушай, мне нужно составить коллекцию песен для одной девчонки. Поможешь мне выбрать какие-нибудь клевые песни, которые она никогда не слышала?
— А почему ты хочешь собрать песни, которые она не слышала?
— Потому что она так делает для меня. Ставит песни, которые я никогда не слышал, понимаешь.
Род нахмурился, скрестив руки на груди.
— Да не будь ты уродом, — сказал он. — Это же все равно как писать чужое любовное письмо.
— Вовсе нет.
— Я тебе не помощник. Если тебе нравится эта девчонка, ты должен сам выбрать песни, которые ты хочешь дать ей послушать.
— Но я же выберу гребаные рок-песни. А мне нужны сексуальные песни типа той херни, что твой отец слушает. Вроде Чета Бейкера и всякого такого.
— Даже не думай. Я в этом не участвую.
— Ты меня раком ставишь, Род. Ты отнимаешь у меня последний шанс на любовь.
— Да нет, это сам его у себя отнимаешь, — сказал он, и я понял, что с этого момента я остаюсь один.
Шестнадцать
Именно в этот странный период моей жизни у меня начались постоянные свирепые эрекции без особой причины — иногда прямо на уроке или в школьном коридоре, — и они были столь болезненными, что мне приходилось сразу бежать в уборную и мастурбировать, иначе у меня дико болел живот. Я не шучу. Включить меня могло что угодно. Я мастурбировал без причины, думая о ком угодно, о любой виденной мной когда-либо девчонке. Однажды после уроков я смотрел «Звездный путь», и как только на экране появилась какая-то инопланетянка с голубой кожей и в облегающих брючках, мне пришлось пойти спустить. Это начинало надоедать. Если урок вела учительница — любая, тощая, жирная, красивая, страшная, — у меня вставал, даже когда она просто ко мне обращалась. Если бы она сказала: «Ну и что ты думаешь, Брайан?», я бы наверняка ответил: «Я думаю, у меня стоит, так что мне придется выйти и поработать над этим». Хуже всего было на математике, где я сидел прямо рядом со столом миссис Дэниэлз. Однажды на уроке она разлила свои духи — «Белая фантазия», — и мне пришлось выбежать из класса прямо во время теста, который я в результате провалил, потому что кончил практически в штаны.
Единственное, от чего я тогда кончал романтически, это от кабельного телевидения, в смысле, специального канала после полуночи по пятницам, где показывали все это софт-порно, типа «Эммануэль 6» и «Эммануэль 8», или «Любовник леди Чаттерлей», всю эту скучную дребедень. Купить какой-нибудь порно-журнал мне не хватало смелости, так что в моем распоряжении были только кабельное телевидение и мамины модные журналы, типа «Космо», на которых, если я был недостаточно аккуратен, оставался подозрительный сгиб.
И еще был этот парень из «Эвергрин-видео» в нескольких кварталах от моего дома, который позволял мне брать в прокат ужастики с пометкой «от восемнадцати». Он был толстый, с сальным белым лбом и большими коричневыми очками, и кажется, он всегда ел, когда я входил. «Как эта «Резня на вечеринке»?» — спрашивал я, держа в руках коробку от кассеты, всю в кровавых пятнах и фотографиях прекрасных студенток в розовом белье, зашедшихся в крике.
— Эта так себе, — говорил он, облизывая пальцы после какого-нибудь жареного цыпленка. — Вот та, что рядом, «Королева мертвых», вот там есть немного фронтальной обнаженки. Девчоночка в сцене в душе — пальчики оближешь. У меня чуть замедленная перемотка на ней не сгорела.
— А вот это? — спросил я, указывая на копию «Проклятия доктора Фэнга».
— Это почти настоящее порно.
— Правда? — сказал я и понес кассету к кассе.
В этом фильме, как полагаю, испанском, с английскими субтитрами, доктор Фэнг — ученый в очках с толстыми стеклами, азиатской бородкой и в белом лабораторном халате, и он изобретает такой луч, который заставляет девушек заниматься с ним сексом. Я чуть не взорвался в первые же десять минут, серьезно.
В общем, в школе примерно в это время я стал подписывать все свои контрольные работы «Доктор Фэнг», и, поскольку я еще ни разу в жизни не трахался, я думал, может, это придаст мне какую-то индивидуальность. Знаете, я думал, вот чего мне не хватает — яркой индивидуальности. Я попросил Гретхен и Ким называть меня доктором Фэнгом, и они только рассмеялись. И все же, по-моему, я стал представлять себя эдаким злодеем, который может заставить женщин влюбиться в себя, но мгновенно, как тот парень из подросткового фильма «Чарльз в ответе», где он типа моргнет и — опа!лифчики расстегнуты. Я представлял, что знаю некое слово, тайную фразу, вроде «Сезам!» или «Активировать!», и я типа прошепчу ее, и женщины, вроде тех, на которых я влюбленно смотрел в секции плакатов в отделе подарков в торговом центре, все загорелые, все в желтых открытых купальниках, вдруг перестанут принимать свои пенные ванны или мыть свои вишневые «ламборджини» или что там они еще делают, и превратятся в моих беспомощных сексуальных рабынь, исполняя самые безумные мои желания, которые представляли бы собой все виды петтинга, поскольку это все, чем мне довелось заниматься. Гретхен, казалось, и понятия не имела, что интересовала меня, и вообще говорить могла только о Тони Дегане. Я не представлял, как составить для нее коллекцию песен, которая, типа, очаровала бы ее, так что я решил отложить приглашение на выпускной вечер и стал ждать, не очарует ли моя персона сердца еще пары-тройки ни о чем не подозревающих дам.
На занятиях школьного оркестра, которые, как я говорил, оказывались для меня всего лишь еще одним поводом для смущения, были только эти нескладные девчонки из Макколи. Еще там были совершенно заторможенные музыканты. Но среди всех этих ужасающих бифокально-очковых типов нашлась одна девушка, совершенно прекрасная: Сьюзи Ли Силер. Притворяясь, что играю на ксилофоне, я сидел позади Сьюзи Ли Силер — кларнет, брюнетка, высокая, очень высокая, и в свои семнадцать уже прекрасно осведомленная в вопросах секса, что можно было вывести из того, что домой она не ходила пешком, а ездила на пассажирском сиденье какого-нибудь проржавевшего «камаро» или «файерберда», положив ноги на приборную панель — на приборную панель! — что для меня означало, что она и длинноволосый владелец автомобиля уже занимались этим, потому что, — д а ладно, посмотри, ее ноги на приборной панели, — и на занятиях, сидя за ней, я смотрел, как перекрещиваются тонкие лямочки ее бюстгальтера, просвечивающие сквозь форменную белую блузку, и нашептывал: «Доктор Фэнг, Доктор Фэнг, ты под чарами доктора Фэнга», зная, что как только Сьюзи Ли обернется и моргнет — всего лишь разочек, — она навеки окажется во власти злых, развратных чар ужасного доктора из почти порнофильма.