Сделай погромче
Шрифт:
— Не знаю. В смысле, он же, ну, он же расист. Это же полное дерьмо.
— Ну ты же ведь не черная, а? Какая тебе хрен разница?
— Нет, ну, в смысле…
— Какого тогда хрена? Он же прелесть, и он клевый, и он сказал, что втрескался в тебя. Я говорю, господи, Гретхен, я сама его выебу, если ты этого не сделаешь, придурочная.
— Наверное. Наверное, я типа боюсь.
— Господи, Гретхен, помнишь, ты была по-настоящему жирной? Помнишь, по выходным ты сидела дома и делала домашнее задание? Помнишь? Я вот помню. Ты же была настоящей занудой. Теперь ты отлично выглядишь, и у тебя
— Ни в чем, — тихо сказала Гретхен.
— Прекрасно. Слушай, если там эта Лора, я надеру ее жирную задницу. И посмотрим, на чьей стороне будет Бобби. — Ким повернулась и уставилась на меня. — Ты идешь, Брайан?
— Не-а, — сказал я. Я взял свою кассету и, надувшись, засунул ее в карман.
— Ладно, увидимся. Ну пошли уже.
После этого я прошел мимо дома Рода. Я даже не поднялся и не постучал в дверь. Я только постоял и прошелся вдоль дома, и прислушался, и кто-то, может быть, папа Рода, слушал какой-то громкий, буйный джаз, и надрывалась труба, а затем вдруг стало очень тихо, и я решил, что обязан что-то сделать. Я не знал что, но что-то должен был. Все что у меня было — это гребаная коллекция песен, тайно составленная для Гретхен, и я положил кассету на его окно с освещенными из комнаты красными занавесками и постучал, убегая, прежде чем он смог меня заметить.
На следующий день после школы я приехал во Дворец Йогурта, где работала Джессика, сестра Гретхен, и сказал:
— Мне кажется, я влюблен в твою сестру.
— Да брось ты.
— Я серьезно.
— Да брось ты.
— Я хочу составить для нее коллекцию, и мне нужно знать, какая у нее любимая песня. Так какая песня у нее самая любимая?
Джессика посмотрела на меня, сощурила глаза и нахмурилась.
— Мне кажется, ты ей не нравишься, — сказала она, перегибаясь через стойку, чтобы похлопать меня по руке.
— Это я уже знаю. Но я, ну, хочу пригласить ее на выпускной вечер. Что мне делать?
— О Брайан, — сказала она, снова похлопывая меня по руке. — Ты ведь и понятия не имеешь, да?
— Видимо, нет, — сказал я.
— Единственное, что ты можешь сделать — это капитулировать прямо сейчас, — сказала она, убирая руку.
Тем вечером я снова пошел к Роду за помощью.
— Что? Что тебе нужно? — спросил он, стоя на крыльце, мрачно хмурясь.
— Мне нужна твоя помощь, Род.
— Что еще? Ты не под кайфом, нет?
— Нет, не в этом дело, приятель, — сказал я.
— Что тогда?
— Мне нужна идеальная песня.
— Чего?
— Идеальная песня: мне нужна идеальная песня.
Если бы я смог выбрать для Гретхен верную песню, если бы мы смогли припарковаться у кладбища и я смог бы выключить фары и вставить нужную кассету, тогда, может быть, ну, может быть, у меня появился бы шанс. Но Роду тоже не удавалось придумать верную песню. Мы сидели в позе лотоса посреди его комнаты, и вокруг нас были повсюду разбросаны всевозможные пластинки и кассеты.
— Как насчет Come Sail Away? — спросил он.
— Не годится, это же песня для
— А как насчет Surrender? — спросил он.
— Слишком быстрое. Надо что-то поспокойнее.
— Как насчет чего-нибудь типа Элтона Джона? — снова спросил он.
— Он же пидор. Я не могу включить с этой девчонкой пидорскую музыку.
— Ну я тогда не знаю, — сказал Род. — Это безнадежно.
— Брось, не говори так. Ты единственный, кто в этом дерьме разбирается.
— Я даже не понимаю, почему я стараюсь для тебя. Ты пытался обокрасть меня.
— Видишь ли, Род, когда ты говоришь такое вот дерьмо, ты похож на слюнтяя. Я собирался взять ту пластинку, чтобы вот это сделать, но ты отказался помочь мне, помнишь?
— Но ты ведь даже не разговариваешь со мной в школе, — сказал Род. — Из-за этого я чувствую себя занудой.
— Господи, Род, ты и есть зануда. Ты сидишь один за столом в углу. Ты все время носишь этот красный свитер. Ты все время как будто хандришь, приятель.
— Я больше не хочу помогать тебе с этим, — сказал он.
— Я больше не хочу помогать тебе с этим, — повторил я, передразнивая его. — Прекрасно, но когда тебе стукнет типа восемнадцать и ты все еще будешь типа тусоваться в своей комнате, так никого и не трахнув, не приходи ко мне жаловаться, ладно? Я просто пытаюсь тебе помочь.
— Конечно, — сказал он.
— Род, я тоже не хочу, чтобы ты был занудой, приятель. Я не против тусоваться с тобой в школе, но ты же такой понурый.
— Я стараюсь не быть понурым.
— Но ты понурый. Слушай, Род, здесь нужен очень точный выстрел. Ты должен помочь мне с этой песней.
— Как когда ты пытался стащить пластинку у папы?
— Господи, да чего ты все время это поминаешь? — спросил я.
— Это типа наша любимая пластинка. Просто хочу, чтобы ты знал.
— Ты какой-то пидор. Тебе сколько лет, приятель? Ты говоришь блин, как ребенок.
— О, это потому, что я не крутой и не ругаюсь, чтобы показать это? Блядь это, на хуй то.
— Я знал, что не стоит тратить на тебя время, — сказал я и поднялся. Он протянул руку, делая мне знак остаться.
— Подожди минутку, только минутку. Как насчет инструменталки?
— Чего?
— Это сделает тебя крутым. Такая песня, знаешь, без слов, знаешь, как будто вы в кино или что-то в этом роде.
— Инструменталка?
— Ага.
— Ну и что ты задумал?
Тридцать
В дальнем углу на стоянке «Хонтед Трейлз» в фургоне Бобби сидели мы — Тони Деган, Бобби Б. и я — и делили сорокадолларовый пакетик с травкой. Играл Aerosmith, Sweet Emotion,и я надеялся увидеть Гретхен, потому что в кармане у меня была новая, улучшенная Родом, версия моей коллекции, и я только ждал подходящего случая, чтобы вручить ей кассету, а она все не шла, и Бобби спросил, не хочу ли я освежиться в его фургоне. Песня, которую мы с Родом в конце концов выбрали, была Sleepwalk,такая песня из 50-х, Санто и Джонни, и я думал о ней, когда Тони Деган заговорил со мной.