Сделай погромче
Шрифт:
— Это значит, — сказала миссис Мэдден, нежно дергая Майка за длинные рыжие волосы, — что я за вас двоих больше не отвечаю. Я прекращаю переделывать мужчин, — сказала она, исподволь усмехнувшись.
— И мы можем делать, что хотим? — спросил Майк, безумно ухмыляясь.
— Вы можете делать все, что хотите, — ответила она, кивая.
— Можем курить на первом этаже?
— Вы и так курите, — сказала она.
— И траву даже можем курить?
— Мне все равно, — сказала она, — если после этого вы не догадаетесь сесть за руль.
— Круто, — сказал Майк. — А телок можно приводить?
—
Она сказала это, глядя на меня, хотя я даже не был ее ребенком.
— И тусоваться можно допоздна? — снова спросил он. — Никакого комендантского часа?
— Мне все равно, что вы делаете. Вы двое больше не в моей компетенции, — и она снова потянула Майка за волосы и удалилась в полуподвал к стиральной машине.
— Невероятно, черт возьми, — сказал Майк.
— Да уж, — согласился я.
— Совершенно невероятно, — глаза его заблестели в предвкушении. — Я должен позвонить отцу и поблагодарить его.
— Что теперь? — спросил я.
— У нас блин теперь вечеринка. Нет-нет, оргия. Знаешь каких-нибудь девчонок, которые не откажутся от оргии? — спросил он меня.
— Не-а, — сказал я.
— Очень жаль.
— Ну, с чего начнем? — спросил я.
— Я иду вниз посидеть на диване и выдуть огроменный косяк.
— Присоединяюсь, — сказал я и, вперед и с песней, как авангард королевского войска, мы спустились по деревянным ступеням в незаконченный цокольный этаж, представляющий собой длинный серый бетонный прямоугольник, пройдя коридором, забитым коробками, хламом и тряпьем. В полуподвале у них был вполне приличный бильярдный стол и два потертых дивана напротив старого телевизора. На одной из стен висел плакат с полногрудыми блондинками из рекламы ликера, а на противоположной — реклама альбома Tribute Оззи. Поскольку комната Майка находилась здесь же, внизу, едва отделенная тонкой деревянной перегородкой, весь полуподвал пропах его сигаретами — весь: диваны, сукно бильярда, черные занавески, прикрывающие маленькие подвальные окна, свет сквозь которые не проникал по-любому.
Майк пробрался в свою комнату, пошарил под кроватью в поисках банки из-под крема для бритья, в которой ныкал дурь, вытащил маленькую пластиковую упаковку для сэндвичей, полную травы, и, усевшись на кровать, стал выбирать бошки. Он делал это так быстро, что к тому моменту, как я окончательно решился дунуть с ним вместе, он уже забивал трубку.
— Так, — сказал он, кивая, держа трубку у рта. — Это просто. Сначала поджигаешь и ждешь, пока начинает тлеть, так? Затем всасываешь как можно медленнее, не пытайся только проглотить, просто типа… вдыхаешь.
Он нашел синюю пластиковую зажигалку и поджег траву, которая начала потрескивать и издала сильный земляной запах. Я уже слышал этот запах прежде, и он всегда напоминал мне о Джессике, сестре Гретхен — в основном о ее куртке, такой вельветовой куртке с меховым воротником, — Джессика была единственная из моих знакомых, не считая Майка, кто курил напропалую. Майк с минуту подержал зажигалку над чашей трубки, затушил пламя, а затем медленно всосал дым, зажмуривая глаза.
— Так, — прошипел он, — Затем вот так удерживаешь в себе… — и он слегка кашлянул и выпустил гигантское облако голубоватого дыма. — Вот и все, — сказал он, кивая сам себе.
Он вручил мне трубку и зажигалку, и я сказал: «Без проблем», и сделал все, как он велел. Я почувствовал вкус смолы, обжигающей мне горло, небо и язык и проникающей глубже, ниже, ниже, ниже, в самые легкие, я удерживал в себе дым так долго, как только мог, и наконец резко выдохнул, улыбаясь точь-в-точь как Майк. Я закашлялся, глаза заслезились. Майк похлопал меня по спине и засмеялся.
— Кашлять — кайф ломать, — сказал он, беря у меня трубку. Ничего особенного я не почувствовал. Глаза все еще слезились, а горло саднило. Майк снова затянулся и передал мне трубку. Я повторил, постаравшись в этот раз не закашляться, глаза мои вдруг стали тяжелыми, и я заморгал, чтобы смахнуть слезы, сам себе по-прежнему улыбаясь. Я почувствовал, как уши мои типа раскрываются, будто прежде они были заложены, и как язык становится горячим и большим и тяжелым. Майк встал и поставил Black Sabbath, и тут меня начало по-настоящему колбасить. Песня War Pigs,которую я знал наизусть, звучала теперь совсем иначе, разбитая на сотни частей, как симфония, каждый инструмент играл отдельно и умножался, голос Оззи был, что ли, теплее, как будто певец был моим приятелем и находился в одной со мной комнате. Майк снова сел на кровать и похлопал меня по спине.
— Ну что, плющит?
— Да, по-моему, — сказал я. — Похоже на то, — снова сказал я. — Это что надо, — сказал я. — Что надо.
— Хочешь, я позвоню девчонкам? — спросил Майк, подмигивая.
— Хорошо, — сказал я. — Спасибо тебе, Майк, за все. — Майк кивнул, снова похлопал меня по спине, снял трубку, набрал номер и сказал:
— Аманда? Это Майк. Ты ни за что не поверишь, что случилось, — и Аманда, залаченная блондинка-наркоманка и ее подружка Кэти О., вся в прыщах и, как следствие, с тонной косметики на лице, но все же прелестная в некоторых других отношениях, были на месте уже через десять секунд.
Короче, оборотная сторона медали обнаружилась, когда два дня спустя Майк пришел из школы и заметил, что его мама убрала из дома все телефоны. Все телефоны исчезли. Он спросил ее, в чем дело, и она только пожала плечами и удалилась. На следующий день мы увидели, как какой-то чувак из телефонной компании устанавливает на кухне настоящий платный телефонный автомат, в смысле, привешивает его прямо блин к кухонной стене, как будто кухня Майка — это автобусная остановка или что-нибудь такое. Мы с Майком уставились на все это, и он сказал: «Это уже полное безумие», — и бедный монтажник только пожал плечами и сказал: «Извините», и продолжил работу. Майк покачал головой и подошел к холодильнику, чтобы взять кусок замороженной пиццы и банку содовой, но вы только подумайте: дверь холодильника не открывалась. Он дернул ее раз, два, а затем опустил взгляд и обнаружил замок. На двери холодильника висел хренов замок.