Сдохни или умри

Пислегин Алексей

— В подъезд! — рявкнул я. Знал, что сестрёнка мне подчинится. Нельзя отца оставлять с теми червями, чем или кем бы они ни были. Хоть — похитители тел из другого измерения. Хоть — высшая форма жизни. Хоть — геи-нигеры из открытого космоса, блин! Вместе справимся — и будем решать, что делать дальше. Втроём, а не разделённые. И он ещё замучается объяснять, что за бред происходит.

И что там с мамой.

Я рванул к двери подъезда, но тут же затормозил.

— М-мать!

Дверь покрыло синее свечение.

—

Что теперь? — Лена врезалась мне в спину. Голос у неё дрогнул.

Я полез в карман за подъездным ключом — и не нашёл его. Ну точно, он дома, на столе…

— Пандь, ключ с собой?

— Нет.

Да твою то мать!

— Ищи у бабуль. Они против не будут.

Сам я, чтобы не терять время, схватил ручку двери, ногой упёрся в стену. Никогда не ломал магнитные замки — но представляю, как это делается. У нас, правда, дверь новая. Точно знаю, что уже не один алкаш, забывший ключи, с нею не справился.

Нервировало сияние прямо перед мои лицом — но оно ещё не стало ярче — как недавно совсем, дома. Значит, время есть.

Я с силой дёрнул ручку двери, потом ещё раз, ещё.

Не поддавалась. Вообще ни в какую!

— Нашла!

— Супер!

Над нашими головами вдруг оглушительно бахнуло. Мы подняли головы — и замерли на миг.

— Папа… — тихо выдавила сестрёнка, и в её глазах заблестели слёзы.

Я выругался, прыгнул к Лене и, сбив с ног, накрыл её собой. Вокруг зазвенело, загрохотало, что-то увесистое прилетело мне в спину. Точнее — в рюкзак, не причинив вреда.

А потом всё стихло, только едва слышно всхлипывала сестрёнка.

Я механически поднялся. Всюду валялись почерневшие неузнаваемые обломки, битое стекло. Одну из старушек чудом не задело, только присыпало гарью. У второй в голове появилась вмятина — будто у спустившего воздух футбольного мяча.

Я с отстранённым равнодушием отметил, что должен быть шокирован. Но… Нет. Я поднял голову. Весь мир сузился до окон нашей квартиры. Они пылали, и к чёрному небу валил чёрный дым.

Внутри разом что-то оборвалось, в животе похолодело, и заворочался холодный склизкий комок. Лена поднялась на ноги, вцепилась в мою руку — и сжала пальцы с не-девчоночьей силой.

Голливудских криков «Не-е-е-ет!» и прочей театральщины не было. Мы… Мы просто охренели. В реальность происходящего не верилось совсем.

А потом среди запаха гари нос уловил резкую специфичную вонь. Как палёный пластик. Почти, но немного, неуловимо другую.

Я моргнул, возвращаясь в реальность, с силой запихнул в глубину сознания рвущие меня эмоции. Яркое синее свечение было повсюду: на стенах, на асфальте, на кузове припаркованной рядом «Газели». И во многих местах наружу уже лезли телесно-серые червы.

— Пандора, — рявкнул я, с удивлением услышав в собственном голосе интонации отца. — Спина к спине. В людей не попади.

Бежать

было поздно, как и прорываться наверх. Нас уже окружили.

Через миг стало ясно, что эта глянцевая кольчатая дрянь — даже не черви вовсе. Это — щупальца.

Из светящейся подъездной двери наружу вывалился огромный бесформенный кусок плоти с пляжный мяч размером. Эдакая голова осьминога, удерживаемая десятками длинных щупалец. Глаз на ней был лишь один — точная копия того, что мы видели в небе. Только он ещё и светился, как прожектор, синим светом.

Между нами и тварью было метра три, не больше.

Лена прошипела что-то злобное, и мы одновременно вскинули карабины и пальнули. Удар приклада в плечо показался благословением, и вселил уверенность. Хороший, плохой — не важно. Главное, у кого ружьё.

Синий глаз со звоном разлетелся на осколки, как выбитая автомобильная фара. Фонтаном ударила кровь — вырвиглазно-алая, неестественно яркая. Щупальца обмякли, и осьминог рухнул на землю.

Следующий выскочил из под детской горки метрах в пяти от нас, и шустро рванул в атаку. Ещё двое показались под «Газелью», а один лез из её кузова…

— М-мать! — выругался я. В голове заработал калькулятор: Лена потратила два патрона, один в падении, один сейчас. Я — только один. У обоих по два запасных магазина в разгрузках…

Теперь главное, чтобы хватило отбиться. В мой рюкзак толкнулся Ленкин, и мы начали отстрел осьминогов. Сцуко, бред-то какой!

В висках стучала кровь, зрение ограничилось до узкого тоннеля, в котором я выхватывал новые цели. Хорошо, руки не дрожали. Как же это, мать их, хорошо…

Отступили боль и шок. На них не осталось ни времени, ни сил.

— Макс, мне страшно! — крикнула сестра сзади. С таким отчаянием, что я зубами скрипнул. За Лену я буду рвать голыми руками. Зубами, мать вашу, рвать буду!

Подстрелив ближайшего осьминога, я выдавил, постаравшись сделать голос бодрее:

— Держись! Я видел хентай, который так же начинался!

— Дурак! Перезаряжаю!

Я выстрелил в глаз одной твари, второй. Хорошо, что пёрли они напролом, даже не думая петлять и уворачиваться. Развернулся, проверяя сектор сестры — и тут же пальнул в осьминога, подобравшегося достаточно близко.

— Всё! — Лена вскинула карабин.

Я — развернулся, выпустил из магазина последний патрон.

— Перезарядка!

— Давай!

Магазин — рвануть из разгрузки. Пустой — отстегнуть, и на землю. Чёрт с ним. Подберу, если отобьёмся. Новый — вставить. И…

Меня рвануло за ногу и потащило по земле.

— М-мать! — взгляд поймал осьминожью башку, глаз-прожектор вблизи ослепил. Палёный пластик ударил в нос с новой силой, и я выстрелил — торопливо, навскидку. Толком не прижатый приклад больно долбанул в плечо. — Сцука! Писец!