Сдвиг
Шрифт:
Внезапно погас свет. Просто погас свет, на фонарных столбах, на головных светильниках-шапках, в окнах близлежащих редакций и библиотек, даже самые дальние огни бесследно исчезли. Погас абсолютно весь свет, который только существовал и небо покрытое звездами и многолунием, будто исчезло, ибо ни звезд, ни лун не стало видно. Свет пропал так, будто его и не было вовсе никогда. На секунду воцарилась гробовая почти зловещая тишина. Буквально на секунду все присутствовавшие в том районе замерли в растерянных чувствах внезапной непроглядной темноты. Что случилось? Эй, электрика на мыло! Включите свет! Блин! С разных сторон раздавались недоумевающие возгласы и чертыханья, послышался гневный свист, так бывает в государственных кинотеатрах, когда внезапно обрывается старая заезженная кинопленка, обрыв на самом интересном месте. Нашлись и те, кто заржал, или захихикал, скрывая за вымученным весельем страх и тяжелые предчувствия. О боже — прошептал толстяк, — похоже, началось… Что началось? СДВИГ? — тоже шепотом
Люди в панике побежали кто куда. Эмми тоже выбралась из-за стола и, налетая на других читателей на столы и стулья, кинулась прочь. Попутно наступая на книги, очень неприятно наступать на книги омерзительно неприятно и обидно наступать на книги, даже неприятней, чем случайно наступить на руку упавшего в темноте человека или на тело. Только не на книги, только не на книги — шептала Эмми. Ей было проще других передвигаться в темноте, она имела отточенный навык, сколько раз ей приходилось прятаться с родителями в темном подполе, когда в деревню наведывались тьмецы. Трехмерный план читальни был идеально воспроизведен в её сознании натренированной оперативной памятью, поэтому в отличие от других Эмми смогла быстро покинуть площадь. Достигнув поручней узкой второстепенной улицы Эмми держась за стальную трубу рукой стала быстро удаляться от того места, где еще совсем недавно читала книги почти тысяча человек. Крики боли, стоны поранившихся в темноте людей и просто истерические вопли издаваемые мужчинами и женщинами — безумным аудио фоном гнали её прочь от читальной площади. Прищепочная трескотня полностью накрыла всю площадь. Криков стало во сто крат больше. Ей показалось, что в агонии сотен голосов она слышала визжащий тенорок знакомого голоса Вадимиуса, любителя несерьезной литературы. Слезы хлынули по её щекам, ни огонька, ни капли света ничего, на что можно было ориентироваться только труба поручень ограждения, да душераздирающие крики умирающих горожан, ах да и неприятная прищепочная трескотня.
Как это произошло не ясно, но турникет внезапно исчез, может, кончился… Эмми скользнув подошвой по склизкому склону внутренностей земли, упала вниз. Потеряв опору, девочка устремилась куда-то в сужающуюся раструбом большую земляную червоточину. Проскользив буквально метра три Эмми достигла дна воронкообразной ямы, червоточина заканчалась вертикальным брезентовым стаканом, мешком с запирающим приспособлением на горловине. Почувствовав в себе добычу мешок мгновенно щелкнул автоматической закрывашкой сверху. Эмми оказалась в этом продолговатом мешке, как птичка в клетке. И продолжала продолжала проскальзывать с в уходящую вглубь земли нору, Эмми неслась по тесному склизкому туннелю червоточины в толщию земляных пластов. Жирная богатая углеводами и слизью земля буквально всасывала в себя мешок, утягивала пойманную девушку в глубины недр. Извивающийся узкий тоннель вел в бесконечную неведомую глубину. Временами Эмми кричала, но никто не слышал её голоса в свище слизистого тоннеля. В некоторых местах тоннель резко поворачивал, что приводило к болезненным ударам о стенки норы, от резкой пронзительной боли Эмми выключалась. На других участках тоннель вытягивался в струну и скорость падения, вернее скольжения достигала предела и если бы не естественная жирность недр, то вероятно мешок бы сгорел от трения вместе с Эмми. Долгие мучительные часы продолжалось падение внутрь Земли…
Временами в полубреду, она вспоминала прожитый день на поверхности, всплывали прочитанные накануне тексты о Сдвиге, возникали в сознании теплые добрые глаза Корректора. Безмолвные недра украли молодую читалку.
Продолговатые брезентовые мешки были собранны в тускло-освещенном помещении с низкими потолками. Мешков было несколько сотен, запечатанные автоматическими стальными крабами они выстроились в длинный безмолвный рядок. Во всех мешках находились уже истлевшие от старости человеческие кости, местная земля губительно действовала на жителей с поверхности. Проделав длинный путь сверху вниз, люди с поверхности слишком быстро старели, буквально за несколько часов проживали всю свою жизнь, съеживались донельзя, высушивались в скукоженные сухие головешки, конечно погибали. Гидроэнтендант младшего звена прапорщик Сапков шел мимо мешков, проверяя ударом ноги содержимое каждого мешка, рассыпалось в прах — значит в мусор на био-переработку. Поравнявшись с очередным брезентовым мешком, он в недоумении остановился, и нога его не провалилась в месиво пепла, а наткнулась на что-то пусть и небольшое, но все, же твердое и, по-видимому, живое. Тут Живчик — крикнул он кому-то в глубине катакомб, и начал расстегивать горловину мешка из раскрывшейся молнии на него посмотрела седая сморщенная женщина с удивительно детскими глазами. На лице Сапкова возникла гримаса отвращения и нетерпимости, ничего не объясняя, он, ударил по лицу пожилую женщину с детскими глазами, старушка заплакала.
Еще недавно там наверху в облаке непроглядной искусственной тьмы эта старушка была милой белокурой девочкой Эмми. Но здесь на глубине десяти тысяч километров под землей, физические законы имели другие природные характеристики неприемлемые для жителей поверхностного мира. Здесь, на большой глубине под землей, амплитуды колебания временных колец были слишком резкими, гиперболические кватернионы безвозвратно искаженны, перековерканы. К тому же частоты сегментов подземного времени имели непривычные компрессорные значения, а знаменатели течения времени и вовсе были разорваны нанотехнологами подземных лабораторий. Украденная у времени энергия, питала червоточные машины используя нескончаемый магнетизм временных волн в угоду черным замыслам подземной Империи, раздавливая яблочный узел временной погрешности в непривычный смертельный блин. Биологический сок живых существ от неправильного времятечения выветривался, напрочь, делая молодого старым, а старого мертвым, мало кому удавалось выжить, пройдя мясорубку червоточины. Эмми повезло, она ссохлась, постарела, уменьшилась в размерах, но она выжила, а это было не мало.
Эмми сощурила глаза от резкого искусственного света, на неё смотрело лишенное желтоватого пигмента плоское лицо с большими такими же бесцветными глазами, раскрытый рот с редко расставленными зубами источал гнилостную вонь, она невольно зажмурила глаза мечтая, чтобы все происходившее оказалось балаганным розыгрышем. Она не чувствовала боль от удара кулаком в черной кожаной перчатке с оттиском символики Двуглавого Ру, еще она заметила, что на руке ударившего её солдата было жемчужное ожерелье. Жемчужный прапорщик — обозвала врага Эмми.
Изображения Гидры были повсюду на форме солдат, на пуговицах и бляшках ремней и дополнительных стягивающих ремешков, на кожаных низких фуражках с обрезанными козырьками (отсеченные козырьки — символ беспредела, плевок на культуру традиций — Гамильтон) шитые золотыми нитями аксельбанты с побрякушками знаков отличий. Лица окружавших её надсмотрщиков гримированные особым изощренным способом серые полосы пепла по диагонали, обведенные черным глаза, изредка в мелкую черную точку скулы и носы, чаще в серую полоску или обрубленные грубые векторы молний.
Грубо вытащив Эмми из мешка, два крупных надсмоторщика, потащили её вглубь подземных переходов и коридоров. Попеременно ударяя по спине телескопическими кнутами, её вели по путаному лабиринту подземных переходов, газовые факелы на стенах горели тусклым светом, освещая грязные мощенные бюджетной тротуарной плиткой коридоры и переходы. Туннели вели то влево, то вправо, то вдруг уходили вверх, и становилось тяжело идти, так что сбивалось дыхание. Тело, отныне состарившееся вялое и негнущееся с трудом подчинялось постаревшей девочке, которая рыдая, шла вперед подгоняемая гроадом ударов жутких кожаных плетей. В каждый шаг она вкладывала максимум усилий и напряжения. То, вдруг, коридор круто уходил вниз, и тут понадобилась недюжинная сноровка не споткнуться и не покатиться кубарем вниз. Не то костей не соберешь. Эмми ковыляла под уклон, мастерски сохраняя равновесие, как когда-то в детстве в лесу.
В летние дни отец часто брал её с собой в горные ущелья. Они карабкались по узким опасным тропинам леса, и сильная молодая Эмми не уступала отцу в мастерстве балансирования. На склонах они собирали съедобные лесные цветы и ягоды. Крупные сочные ягоды и чудесные многометровые цветы, и дух этих сказочных растений казалось, возникал и тут в казематах Гидроэнтендантуры. Навьюченные вкусной поклажей Эмми с папаней балансируя над пропастью шли обратно домой. Каплями пота заливало и разъедало глаза, как и сейчас, и ей хотелось умыться, как тогда в детстве под карманным водопадом, чистой прохладной проточной водой.
Удар за ударом, шаг за шагом, подъем за подъемом, спуск за спуском она шла в неизвестность. Её шокировала незнакомая ей доселе русская ругань, официальный диалект недрантов. Она не понимала русских административных словосочетаний: «следуй тварь», «обязана, явиться срань господня» «иди вперед мразина поверхностная», «иди иди, ни то замочим тебя в сортире». Эмми понимала только одно значение сказанного, что останавливаться нельзя и падать нельзя, стоило ей на мгновение замедлить свой ход, как пара болезненных ударов кнутом обрушивались ей на спину, заставляя использовать больше чем просто силу одряхлевших мышц, «идти на жилах» сказал бы древний поэт или писатель.