Сеанс мужского стриптиза
Шрифт:
– Смеловский звонил. Дико извинялся! – с сарказмом сказал Зяма. – У наших великих телевизионщиков случился аппаратный сбой, что-то с камерой стряслось, так что сцену с восстанием Черного Барина надо переснимать. Максим и Саша приедут после обеда.
– А у нас уже нет вампирского плаща! – расстроилась я.
– А у нас много чего нет! Вампирский плащик – тю-тю, могильный холмик порушен, да еще по прогнозу ночью будет дождь, так что и полной луны мы сегодня скорее всего не дождемся, – с горечью сказал Зяма.
– Что ж вы не закопали яму-то? – осторожно спросила я, справедливо опасаясь, что в ответ на этот вопрос братишка снова обругает меня саботажницей-уклонисткой и, может быть, даже метнет свой шанцевый инструмент.
– Кто это – вы? – он проявил невиданную кротость и не попытался меня покалечить, ограничился упрекающим взглядом.
– А где все? – спросила я, озираясь.
Двор был пуст, один Зяма торчал в огороде, как подсолнух.
– Мамуля в доме, взяла ноутбук и пишет очередную страшилку. Последние приключения ее очень вдохновили! Пашка шныряет в лопухах, охотится на ящериц, достойных участвовать в брачных играх динозавров. А папуля в город подался.
– На заработки? – не удержалась я.
– Нет, за машиной, – унылый Зяма был непробиваем для насмешек. – Пока тебя не было, звонил Плошкин, сказал, что наш «Форд» увезли одним рейсом с лесным «Москвичом», чтобы не бросать машину на ночном шоссе без присмотра. Папа вызвал такси и поехал забирать нашу старую лошадку.
Зяма пригорюнился, только что слезу не пустил. Я не поняла, что именно повергло братца в мировую скорбь. Решила, что у него сезонная депрессия, обострившаяся по причине недоедания, и заботливо предложила:
– Хочешь хлебушка? Еще теплый.
– Ничего я не хочу! – капризно, как Трубадурочка из мультика про бременских музыкантов, заявил Зяма.
После чего выдернул у меня из-под мышки помятую буханку и отломил от нее немалый кус.
– Пойду, угощу мамулю! – сказала я, убирая за спину вторую булку.
– Му-му, му-му! – невнятно, сквозь набитый рот, напутствовал меня братец.
Мамуля с ногами сидела на кровати и быстро стучала по клавишам ноутбука. На хлопок входной двери она обернулась, скользнула по мне затуманенным взором, спросила:
– Ты где была? – и отвернулась, не дожидаясь ответа.
– Если тебе не очень интересно, я не буду рассказывать! – обиделась я.
Мамуля перестала стучать и снова обернулась:
– Если тебе есть что рассказать, я готова послушать!
Я сбросила кроссовки, тоже залезла на кровать, уселась перед мамулей, скрестив ноги, и сказала:
– Та черная страхолюдина, которая разрушила наш сортирный саркофаг, забыла на крыльце свою обувь. Я взяла один башмак и побежала ее догонять. Думала, встречу кого-нибудь босоногого, для контроля заставлю примерить туфлю и, если размерчик подойдет, буду считать, что нашла вторженца. Ничего не вышло, страхолюдина от меня ускользнула. Прямо как в шахматах – черные начинают и выигрывают!
– Ты не нашла никого босоногого? – предположила мамуля.
– Как раз наоборот, целую толпу голопятых! Все самым подозрительным образом купались в пруду. Бабка-сторожиха сказала, что это ивановцы.
– Из Иванова приехали? – удивилась мамуля. – Неужто местный пруд такая достопримечательность? Или он славен какими-нибудь чудодейственными водами?
– Он славен только сазанами, и то лишь в ближних пределах, – ответила я. – Эти ивановцы не жители города Иваново, а сторонники учения Иванова. Говорят, в высшей степени мирный народ. Хотят всего-навсего мира во всем мире, счастья для всех и здоровья для себя лично. Едят простую пищу, принимают водные процедуры на открытом воздухе, ходят босиком и здороваются со всеми встречными-поперечными.
– А в карты не играют? – сморщив лоб, спросила мамуля.
– Не знаю, – удивилась неожиданному вопросу я. – А при чем тут карты?
– Я подумала, может быть, они играли в карты на купанье в сортире? Наше босоногое чудище проигралось и вынуждено было принять грязевую ванну, – объяснила мамуля. – Ты же знаешь, карточный долг – дело святое!
– Да-да, я помню, как ты в марте месяце нагишом купалась в городском фонтане! – ехидно припомнила я.
– Проигралась в покер, – кивнула мамуля, улыбнувшись своим давним воспоминаниям. – Только как ты можешь это помнить? Тебе тогда года три было, не больше!
– Да я помню себя с двух лет! Ведь мне было два, когда я упала с высокого стульчика и рассекла подбородок? Век не забуду! – я содрогнулась, показывая, как свежи мои воспоминания двадцатисемилетней давности.
– Не будем углубляться в историю, – сказала мамуля. – Вернемся к черному человеку, он же босоногая страхолюдина и купальщик в дерьме. Как ты думаешь, зачем он приходил? Чего ему было нужно?
– Я думаю, ему были нужны доллары.
Мамуля непроизвольно схватилась за карман.
– Да-да, эти самые две тысячи баксов, – подтвердила я. – Думаю, чем скорее мы вернем их хозяину, тем лучше будет для всех.
– Но мы же не знаем, кто их хозяин! – напомнила она. – И не можем просто вернуть деньги в автомобильный тайник, потому что не можем вернуть сам автомобиль!
– Вы что, уже все знаете? – с порога спросил Зяма.
Он был так мрачен, что тоже мог называться черным человеком.
Мы с мамулей подпрыгнули сидя.
– О чем? – слабым голосом спросила мамуля.
– Об автомобиле?
Я догадалась, что Зяма услышал последние слова нашего разговора, но мне было непонятно, о чем говорит он сам.
– Только что мне звонил папа. – Братец прошел к кровати и бухнулся на свободную площадь. – У меня для вас две новости, одна плохая, а другая еще хуже.
– Давай сначала просто плохую, – поежившись, попросила мамуля.
– Я вынужден вас покинуть, и вы останетесь тут без транспорта, связи и запасов еды.
– Это мы как-нибудь переживем, – решила я. – А что еще хуже?