Седина в бороду
Шрифт:
– Платье, мадам, – не глядя на старшую мисс Блайт, повторил он, – голубое или розовое, с рисунком или без, а также шляпку и прочие мелочи для молодой леди. И еще темный плащ с капюшоном.
Костлявая мисс Блайт сложила руки на груди, вздернула подбородок и издала громкое и презрительное фырканье.
Сэр Мармадьюк невозмутимо указал на платье из голубого муслина с тонким рисунком по подолу:
– Думаю, вот это подойдет – эти кружева и оборки просто восхитительны.
Мисс Блайт хмыкнула, а ее пухлая сестра, уткнув лицо в цветастую ночную сорочку, которую схватила с прилавка, давилась от смеха, издавая странное бульканье.
– Это платье, сэр, – бесстрастно сообщила мисс Блайт, – стоит четыре гинеи!
– Будьте
– Розамунда! – приказала мисс Блайт. – Обслужи господина.
– Так как насчет шляпки? – задумчиво спросил сэр Мармадьюк, сквозь монокль оглядывая прилавок, – что-нибудь с широкими полями, но не слишком бросающееся в глаза…
– Вот, сэр, – младшая мисс Блайт улыбнулась всеми своими ямочками, – как раз для молодой и хорошенькой леди, очень подходит к платью.
– Восхитительно! Беру…
– Новая модель, сэр! – сурово возвестила старшая мисс Блайт, – Тридцать семь шиллингов и шесть пенсов.
– Не сочтите за труд завернуть..
– Невозможно, сэр! Шляпки хранятся в картонках.
– Картонки, мадам, весьма неудобны…
– Картонка и никаких разговоров, сэр! Розамунда, обслужи господина.
Покончив с покупками, сэр Мармадьюк поклонился и удалился. Правда, величественность нашего джентльмена потускнела из-за странной ноши в виде шляпной картонки, которая так и норовила выскользнуть из рук и плюхнуться в пыль. И вот, когда сэр Мармадьюк в очередной раз подхватывал падающую шляпную картонку, его взгляд остановился на длинном пальто грубой шерсти. Этот, совершенно несоответствующий сезону предмет, красовался в темной витрине обшарпанной лавки. У прилавка, облокотившись о стойку, сидел, скрестив ноги, высохший старик весьма злобного вида и свирепо орудовал иголкой и наперстком.
– Это пальто… – начал сэр Мармадьюк, появляясь в дверях магазина.
– Два фунта! – рявкнул старик, яростно сверкнув на посетителя поверх роговых очков.
– Я покупаю его.
– Покажите деньги!
Сэр Мармадьюк безропотно исполнил требование. Он выбрал себе еще пару подержанных ботинок (весьма неприглядных на вид, но довольно удобных), а также кое-какие мелочи. Закончив, он приказал завернуть все, кроме пальто, которое решительно надел на себя.
– Вы собираетесь носить его сейчас? – изумленно спросил старик, возясь с бумагой и веревкой.
– Так легче будет нести!
– Разумеется. но глядя на вас, я сам исхожу потом. Да еще эти ваши свертки!
– Ничего, справлюсь… – Но тут шляпная картонка вновь проявила свой норов.
– Да уж куда вам! Я могу прислать вам все это на дом.
– Спасибо, не стоит.
– Тогда вот вам мой совет, – все так же нелюбезно предложил хозяин, – возьмите тележку.
– До свидания! – Сэр Мармадьюк неуклюже протиснулся со всеми своими многочисленными пакетами на улицу.
В следующей лавке он купил дорожный мешок, набил его купленным скарбом, и перекинув через плечо, пустился в обратный путь, взметая за собой клубы пыли.
Глава XII,
посвященная, главным образом, платью и шляпке
Наконец сэр Мармадьюк со всем своим грузом выбрался из Петворта. Свернув на поросшую травой тропинку, он направился к тому месту, где Ева назначила ему встречу.
Солнце пекло все сильней и сильней, пакеты становились все тяжелее, наш герой, совершенно непривычный к поклаже более обременительной, чем трость, еле справлялся с обязанностями носильщика, тем не менее, несмотря на жару и сопротивление шляпной картонки, он скорымм шагом отмерял отделяющее его от Евы расстояние. Несмотря на быстрый шаг, он двигался все-таки довольно медленно, потому что приходилось бороться, как с дурным характером шляпной картонки, так и с неудобным заплечным
Сэр Мармадьюк в сердцах чертыхнулся, опустил поклажу на землю, с наслаждением вытер пот и достал часы. Два пополудни! Она ждет его уже два часа! Целую вечность!
Перекинув через изгородь мешок и картонку, он перелез сам, подхватил свою поклажу и решительно продолжил путь.
Тропинка, по которой он шел, петляла то туда, то сюда, с точки зрения сэра Мармадьюка без всякого смысла, пока наконец не нырнула а тенистую рощицу. Сэр Мармадьюк ступил в благодатную тень коровника, стоящего на опушке рощи, когда картонка решительно вырвалась из его объятий, и весело подпрыгивая, покатилась в сторону упомянутого сооружения. Сэр Мармадьюк бросился в погоню. Пузатый мешок, воспользовавшись моментом, развязался, и многочисленные свертки и пакеты, обретя свободу, устремились вслед за шляпной картонкой, которая попрыгав на ухабах тропинки, спокойно закатилась в приоткрытую дверь коровника. Сэр Мармадьюк бросил оставшиеся пакеты на землю, вытер лицо, и, неистово ругаясь, подобрал рассыпавшиеся свертки и нырнул вслед за непокорной шляпной картонкой в открытую дверь коровника.
Это было заброшенное место, которое, судя по всему, уже давно не использовалось по назначению. В одном углу лежала куча полуразложившегося навоза, в другом валялись ржавые вилы. Сэр Мармадьюк огляделся и снял пальто. Сквозь щели в стенах и крыше проникали солнечные лучи, кое-где крыша провалилась, словом в этом старом коровнике царили запустение и разруха. О лучшем убежище нельзя было и мечтать. Сэр Мармадьюк развязал один из пакетов.
И вскоре из старого коровника вышел Джон Гоббс собственной персоной, одетый как крестьянин – потертая шляпа с мягкими полями, пестрый шейный платок, шерстяные чулки, вельветовые штаны и грубые башмаки на толстой подошве, а где-то там, под грудой старого навоза покоилась дорогая и элегантная одежда, облачавшая величественную фигуру того, кто прежде именовался сэром Мармадьюком Энтони Эшли Вэйн-Темперли.
– Вот так-то лучше! – промолвил Джон Гоббс и оглядел свое непритязательное одеяние, совершенно не сознавая, что старый и грубый костюм не скрывает тонкие орлиные черты его лица, изящество длинных, не приученных к труду пальцев и величавую осанку, а, наоборот, контрастирует с ними.
Подхватив оставшиеся пакеты и злополучную шляпную картонку, он снова отправился в путь, а поскольку смекнул, что еще лучшего эффекта маскировки достигнет, изменив походку и осанку, то начал подволакивать ноги и сутулить плечи.
Наконец он добрался до леса и углубился в заросли, то и дело останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Евы-Энн нигде не было видно. Дул легкий ветерок, наполнявший лес едва уловимым шелестом листвы, похожим на крадущиеся шаги. Но сэр Мармадьюк, как и положено герою, старался не обращать на него внимания и рыскал туда-сюда по зарослям, пока, вконец утомившись, не остановился передохнуть. В голове у него стучала одна-единственная мысль: Ева-Энн исчезла! Вот тут сэра Мармадьюка объял страх, и, отбросив в сторону поклажу, он начал дюйм за дюймом прочесывать небольшую, но густую рощицу. Тщетно. Тревога его росла, сменившись паникой, в отчаянии он, забыв об осторожности, громко позвал девушку по имени. Ответом был легкий шорох листвы. Ветерок овевал его разгоряченное лицо. Сэр Мармадьюк остановился в растерянности. Вдруг за спиной треснула ветка. Сэр Мармадьюк резко обернулся и застыл под пристальным взглядом двух глаз, следивших за ним из густых зарослей.