Седьмая чаша (сборник)
Шрифт:
— Капитан Консулов! Тебе слова не давали! — осадил его полковник.
— Единственный сын видного сливенского революционера Кочо Ликоманова. В мае сорок четвертого года, окруженный жандармами в своем доме, там же, в селе Мраморово, он отстреливался до последнего патрона. Дом подожгли, и Ликоманов заживо сгорел, но не сдался. Ныне на том месте воздвигнут памятник. Жена и сын Кочо Ликоманова дожили до Девятого сентября, когда и для них взошло солнце. Именно с этого момента и вплоть до своей смерти мать, беззастенчиво используя героические заслуги покойного мужа, добивалась всяческих благ для себя, но еще больше — для сына. Сначала гимназист, потом студент-стипендиат, он по окончании экономического института имени Карла Маркса был направлен в аспирантуру в Советский Союз, в Харьков, там защитил кандидатскую диссертацию. Вся дальнейшая жизнь сына Кочо — как победное шествие. Назначают его, естественно, по специальности — в торговлю, точнее, заведующим
— Ну и семейка! — сказал Консулов, но полковник метнул на него такой взгляд, что смельчак тут же примолк.
— У Андроника и Анетты — единственный сын Тервел. Предчувствую, что этот мальчик может стать интереснейшим объектом для изучения. Особенно заинтересует тех, кто любит выскакивать, когда им не дают слова. Двадцатилетний юноша с папашей — генеральным директором, а также дядюшкой — заместителем генерального! Как вам нравится? Это не Нанай Маро и не Кандиларов, даже не Бангеев. Звонки начнут сыпаться из очень даже высоких инстанций.
— Насчет звонков и инстанций не беспокойся, — сказал полковник. — Звонить-то будут мне.
— Ох, извините, но боюсь, что звонить станут еще выше! Во всяком случае, везде, где бы я ни побывал — от отдела кадров министерства и до кабинета секретаря парторганизации, — я чувствовал не только удивление, но и ледяной холод. Даже разговаривать не желают! И не столько из уважения к товарищу генеральному директору, сколько из-за какого-то страха. Лавируют, уходят от разговора, не желая попасть в неловкое положение. Соблюдают, скажем так, осторожность. Держатся в рамках. И все же кое-что я узнал. Ликоманову принадлежит огромная двухэтажная квартира в квартале Лозенец. Дача в Драгалевцах и еще одна — севернее Варны. Сын также обзавелся квартирой, обставил ее, полагаю, не хуже отцовской. А насчет отцовской мебелишки — судите по даче в Старой Церкви. И с транспортом не бедствуют. Кроме служебной машины у Ликоманова серебристый «мерседес-бенц», обычно в нем разъезжает Анетта. А у Тервела «вольво», зато с такой диковинкой, как мотор «ямаха».
— И у нас такие появились? Ишь ты, не знал, — не утерпел Консулов, но на сей раз полковник не сделал ему замечания — видно, тот также находился под впечатлением рассказанного.
— Да-а-а… крепкий орешек, Траян, — помолчав, сказал Цветанов. — Это все?
— Разве так уж мало? Не забывайте: в моем распоряжении был всего один день.
— Понятно. А сейчас послушаем Консулова, который перескажет свою беседу с Марией Бончевой, если таковая состоялась. Тебе слово, капитан.
— Пересказывать беседу — значит идти по пути того самого Карапета, — начал Консулов.
— Какого еще Карапета?
— Того самого, который побывал на концерте Гяурова, вернулся домой и стал демонстрировать приятелю, как поет народный артист… Когда вы закончите хохотать, позвольте, я включу магнитофон. Хочется, чтобы вы сами услышали главное.
Консулов включил запись беседы. Прошло минут десять.
— Достаточно для этого монстра, не правда ли? Теперь обобщаю. Что дает разговор с Бончевой? Главное, он нарисовал нам Ликоманова — крупного, беспощадного, зловещего хищника.
Познакомившись с Кандиларовым, Ликоманов сразу оценил его возможности, хотя поначалу и считал обычной райсоветовской сошкой. Начал обхаживать, намекал, что до сих пор не имел своего человека в райсовете. Там (вы можете вообразить возможности представителей народной власти!) деньги сами текут в руки… Загребай, сколько загребешь! Вначале Кандиларов, как вы слышали, делился доходами с благоверной, но только вначале. Затем он перестал рассказывать ей о своих аферах, а еще меньше — о тех местах, где ночки проводил. Тактика Ликоманова была предельно проста: он давал новопосвященным ощутить вкус «сладкой жизни», а после нацеливал, где и как добывать средства на такую жизнь… Львиная доля всегда доставалась ему.
К сожалению, Бончева не знает о причинах, заставивших Ликоманова пойти на убийство. Связь между супругами давно была прекращена. Бончева только и твердила: причина всех зол — Ликоманов.
— Ну, кое-что мог бы добавить я, — сказал Шатев. — Разрешите, товарищ полковник.
— Добавляй.
— Прежде всего должен сказать: к концу допроса Спиридона мы стали почти друзьями, и я убежден, что парень сказал мне все.
— Надеюсь, ты не давал ему необоснованных обещаний?
— Только в рамках законности. А почему бы и нет? Да вы поставьте рядом Спиридона и Ликоманова. Мышонок и носорог. Мышонок, у которого в перспективе возможность стать крысой. Был чуть ли не вожаком всех этих «шестерок» — как-никак, двоюродный брат Нанай Маро. Спиридон и его банда, состоявшая из двоюродных братьев и братьев этих братьев, превращали левы в доллары и другую валюту. Поведал он и о высшем своем достижении. И впрямь операция блестящая: однажды у какого-то западногерманского идиота в кожаных шортах и с пером на шляпе купил доллары, один к шести. Заплатил купюрами по пятьдесят и сто левов, все чин чином. Да только купюры-то были старые, выпущенные еще до реформы шестьдесят второго года! Каково! Все записано, можете послушать. А вот что Спиридон рассказал о нашем деле. Шестнадцатого сентября поутру Нанай Маро посадил его в машину. Пока, мол, зубрилки будут горбатиться в школе, лучше ему отдохнуть в Родопах. На остановке возле Окружной больницы они подождали. Пришел не известный Спиридону гражданин — Петко Кандиларов. По пути Батя предложил ему кофе, налил полную крышку от термоса. Выпив кофе, Кандиларов довольно быстро заснул. Проснулся уже на даче в Старой Церкви, в подвале. Подробности рассказывал Спиридон бесчувственно, равнодушно. Видимо, достойный родственник Бати… Одним словом, Бате требовалось вытянуть из жертвы какие-то сведения. Нанай Маро допрашивал, применяя единственный способ пытки — засовывал голову несчастного в красное ведро с холодной водой. А Спиридон ее приносил и относил. Иногда Батя заставлял и его присутствовать на допросах — смотри, учись, становись мужиком! Процедура повторялась многократно. Спиридон приносил полное ведро. Батя обкручивал Кандиларова веревкой, так что тот походил на мумию. Худой, малосильный, он пытался сначала сопротивляться, но скоро понял, что это бесполезно. Насуфов хватал связанного, переворачивал вверх ногами, совал головой в ведро и держал — когда минуту, а когда и дольше. Кандиларов вскоре так измотался, что превратился в беспрекословного раба, готового выполнить любой приказ. Что именно выпытывал из него Батя, Спиридон не знает, в «беседах» он участия не принимал — приносил воду и уходил. Однажды, в первые еще дни, Насуфов связал Кандиларова, запер в подвале, оставив под надзором Спиридона, и на несколько часов, почти на полдня, уехал. Думаю, он отвозил Ликоманову написанные Кандиларовым открытки, а уж затем их отправили, откуда было надо.
— Теперь становится понятно и обращение «милая Виргиния», — сказал Бурский. — Единственная возможность испуганному, измученному человеку подать сигнал «SOS» — написать имя жены неверно. Допусти он любой другой намек — и Нанай Маро понял бы. Супруга удивилась, только и всего… это нам надо было не зевать…
— И еще, — продолжал Шатев, — Спиридон уверяет, что Нанай Маро не думал убивать Кандиларова. Просто переусердствовал. Расходился как-то, трясется, орет, что не верит Кандиларову, что тот обманывает, скрывает главное. А когда в очередной раз поднял мумию над ведром и посмотрел на лицо, вдруг переполошился, веревку развязал, начал по щекам бить, делать искусственное дыхание. Да бесполезно. Умер уже Кандиларов. И тогда его отвезли в пещеру. А Спиридон действительно в пещере не был, сидел в машине. Потом они вернулись в Софию.
— Не всему я верю, — сказал полковник. — Насчет непреднамеренного убийства Спиридон врет. И с Бати снимает немалую часть вины, и себя обеляет.
— Согласен с вами, врет, — сказал Бурский. — Нанай Маро было приказано убить, как только он получит необходимые сведения. Иначе как выходит? Что после всех мучений Кандиларова отпустить? Да разве он бессловесная тварь? Не отомстит за свое похищение, за инквизицию? Нет, таким сказочкам верить нельзя! Его не собирались оставлять в живых.
— И все же придумал, распланировал, организовал Ликоманов! — сказал полковник. — Общество обеспечило его практически всем, о чем можно мечтать, а он решается на самое страшное преступление. Разве убийства не связаны с махинациями? Чего они добивались от Кандиларова? Что-то для них было архиважным, если преодолели страх наказания, инстинкт самосохранения!
— Может, успехи настолько вскружили голову Ликоманову, что он поверил в свою вседозволенность? размышлял Бурский. — Решил, что может вершить суд и расправу безнаказанно. Разве я не сын Кочо Ликоманова! Да… — Бурский хотел что-то добавить, но промолчал.
— Та-а-ак… — сказал после паузы Цветанов. Объявляю первый этап пройденным. Но, ребятки, он был легкий, шли мы по равнине. Следующий — трудней, над обрывами да пропастями… Мы убеждены, что Ликоманов главный преступник. Остается доказать это. Иначе… вы меня понимаете. Он ли приказал прикончить Кандиларова, приказывал ли вообще — это знал только Нанай Маро. Замолчавший навсегда… Теперь задумайтесь: обвинение, что Ликоманов инициатор первого убийства и исполнитель второго, крепится тонкой, как паутина, ниточкой: Батя сказал Спиридону, что уезжает с Джентльменом. Разве это доказательство? Особенно если учесть, кто преступник, кого мы осмеливаемся обвинять. Надеюсь, понятно? Его подвиги в министерстве — особь статья… Сюда подключится другая служба, а наша задача — действовать без промедления.