Седьмая чаша (сборник)
Шрифт:
Кофе вскипел. Марков разлил его по чашкам.
— Насчет поисков справедливости я придерживаюсь вашего мнения, — сказал Консулов.
— Уж не занимаетесь ли вы подхалимажем? Если так, вы на ложном пути. Я этого не люблю.
— Если б вы знали, как я этого не люблю, ни за что бы меня к себе не взяли, — твердо сказал Консулов.
— Не дерзите! — Марков несколько раз с наслаждением отхлебнул кофе. — Ладно, слушайте.
И Консулов не без удивления узнал об утреннем приключении с черным чемоданом, убедившись в своей невезучести.
— …Жена его, Евлампия Благовестова (девичья фамилия Босилкова), более известна в квартале как
Консулов был польщен. Как же: он не только оставлен работать под началом генерала Маркова, но и ежедневно лично будет докладывать генералу… Уж теперь он покажет, на что способен!
По пути к месту работы Петрова он никак не мог отделаться от навязчивого вопроса: как Петров узнал о черном чемодане? Как узнал номер ячейки и шифр?
Одно Консулов знал твердо: от самого выхода таксиста из дому и до приезда в Софию у него не было ни малейшей возможности сообщить какие-либо сведения. Невероятно, чтобы он попросил своего попутчика-адвоката позвонить Петрову домой. Невероятно, ибо действовать через третье лицо глупо и рискованно. Да и не успел бы Петров даже после звонка так быстро приехать к вокзалу из своего района Лозенец. Такая возможность решительно исключалась!
Оставался единственный вариант — они связались еще до отъезда Пешо, допустим, по междугородному телефону. Набирает код Софии, сообщает номер поезда и шифр ячейки. Стоп… не только шифр ячейки, но и ее номер. А откуда он знал у себя в Варне, что ячейка А-34 будет свободна? Конечно, возможен другой вариант: Петров ждет таксиста на вокзале, наблюдает со стороны за его действиями в камере хранения. Да, эта возможность — единственная, но ведь Консулов видел собственными глазами, что в камере хранения не было никого, кроме какого-то тамошнего работника, маячившего вдалеке.
И разумеется, оставался самый естественный вопрос: зачем надо было таксисту прятать чемодан в ячейку? Не проще ли подойти к Петрову, обменяться с ним несколькими малозначащими фразами, вручить чемодан и разойтись спокойно в разные стороны? Это самый удобный способ. Почему они так не поступили? Ответ мог быть только один: таксист и Петров не знали друг друга!
В отделе кадров он показал служебное удостоверение, попросив для наведения справки ознакомиться с личными делами. И поскольку он предпочел бы спокойную работу без свидетелей, а к миловидной заведующей то и дело заходили люди, она проводила его в комнату с большим сейфом. Там он быстро нашел дело Георги Михайлова Петрова и сделал необходимые выписки. Впрочем, выписывать было не так уж и много. Кроме автобиографии и характеристики с прежнего места работы в городе Видине, дело его было переполнено заявлениями об очередных отпусках и приказами о всевозможных поощрениях и наградах.
Консулов все еще не видел Петрова в лицо, и теперь он мог полюбоваться его снимком. Серьезный, добродушный, умный, можно было бы сказать, благородный человек смотрел с фотокарточки. Из тех, что мухи не обидят и готовы услужить в любом деле даже незнакомому человеку. Автобиография была не из приметных. Родился в городе Провадии 4 марта 1930
В Софии благодаря отличной (может быть, даже восторженной) характеристике из Видина и нехватке мастеров по ремонту научной аппаратуры он сразу же нашел работу. И в нем не ошиблись: руки у него были золотые, голова ясная. Начальство в нем души не чаяло, любой прибор он налаживал в два счета; наконец-то цех мог вздохнуть свободно, план теперь регулярно перевыполнялся. И посыпались на Петрова премиальные, благодарности, награды. Его регулярно выбирали в профком — то казначеем, то ответственным за культмассовую работу. И хотя он был беспартийный, намечали его продвинуть и в председатели профкома.
Эти подробности Консулов узнал позднее, уже от секретаря первичной партийной организации. Разумеется, он спросил о Петрове не сразу, а в последнюю очередь, ибо просмотрел еще несколько дел. Секретарь был человек многоопытный, из старой гвардии, наверняка в людях разбирался лучше, чем в тонкостях точной механики, и можно было верить, что он ни с кем, как обещал Консулову, не поделится содержанием их разговора.
— Это лучший специалист и один из лучших людей нашего предприятия, — сказал секретарь на прощанье. — Лучший. По всем параметрам.
Участковый тоже был склонен к похвалам. Оказывается, нрава Петров был тихого, добрый и отзывчивый необыкновенно. К тому же он дружинник и едва ли не единственный безропотно соглашается на вечерние дежурства.
О жене Петрова отзывы были умереннее. По мнению участкового, это весьма стеснительная и молчаливая женщина. На людей смотрит подозрительно, соседей чуждается, а после смерти своего первого мужа вообще перестала с ними разговаривать. На общие собрания жильцов не ходит, чего не скажешь о самом Петрове. Но главное, что настроило участкового против Евы, была ее религиозность. Она принадлежала к секте адвентистов, из тех, что ожидают второго пришествия Христа и Страшного суда. Регулярно посещала по субботам их молельню. Резкая перемена, как говорили участковому соседки, произошла с ней после того, как попал под трамвай ее первый муж, отпетый алкоголик. Выйдя за Петрова, Ева стала чуть поприветливей, но все равно гордячка и молчунья.
Оперативное наблюдение показало удивительный порядок в жизни пожилых супругов. Утром муж выходил из дому в половине восьмого. С восьми до половины пятого неотлучно был на работе. Тем временем жена готовила, хлопотала по дому, но никогда никуда не ходила. Нужные покупки делал либо он до работы, либо она — уже после прихода мужа. Вечером они смотрели телевизор. И так — каждый рабочий день. В субботу, пока она была в молельне, он сидел дома или копался на своем небольшом, но удивительно аккуратном огородике. Иногда по воскресеньям он совершал загородные прогулки.