Седьмая чаша
Шрифт:
– У меня есть еще одно дело, в связи с которым я хотел попросить у тебя совета, Гай, – решил я сменить тему. – Это случай, связанный с психическим расстройством на религиозной почве или, по крайней мере, похожий на него.
Я рассказал ему историю Адама Кайта.
– И вот, Тайный совет взял да и упрятал его в Бедлам: с глаз долой – из сердца вон, – заключил я свой рассказ. – Родители парня хотят, чтобы я вытащил их сына оттуда, но мне думается, что это не самая лучшая мысль.
– Мне известно о случаях навязчивой влюбленности, – задумчиво протянул Роджер, – но навязчивая религиозность…
– Я слышал, – сказал Гай.
Мы оба повернулись и уставились в его темное непроницаемое лицо.
– Это новое психическое заболевание, которое Мартин Лютер добавил в копилку человеческих несчастий.
– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался я.
– Всегда существуют люди, которые ненавидят себя и изводят, испытывая чувство вины за реальные или вымышленные проступки. Я неоднократно встречался с подобными случаями в бытность свою монастырским врачевателем. Мы всегда говорили таким людям, что Господь прощает каждого, кто раскаялся в своих грехах, ибо Он никого не обходит своей милостью.
Гай поднял голову, и в его голосе зазвучал гнев, что случалось с ним крайне редко.
– Но теперь нам говорят, что Бог будто бы по какому-то собственному капризу решил одних спасать, а других предавать вечному проклятию. Но если вы не можете рассчитывать на Божественную милость, вы обречены. Это один из основных постулатов Лютера. Я знаю, я читал его. Лютер может чувствовать себя ничтожной тварью, спасенной милостью Божьей, но задумался ли он над тем, чем может обернуться его философия для других, которые не обладают его внутренней силой и надменностью?
– Если бы это было правдой, разве не сошла бы с ума половина человечества? – спросил Роджер.
Гай неожиданно ответил на этот вопрос другим вопросом:
– А вот вы верите в то, что на вас лежит милость Божья?
– Я надеюсь на это. Я стараюсь жить по совести и верить в то, что могу быть спасен.
– Да, большинство, как вы и я, предпочитают жить надеждой на спасение, оставляя все остальное на усмотрение Бога. Но сейчас появились такие, которые абсолютно уверены в том, что они уже спасены. Эти люди могут быть опасны, поскольку считают себя особыми, не такими, как все остальные. Однако у любой монеты есть две стороны, поэтому существуют и другие – те, кто страстно желает уверенности и в то же время полагает себя недостойным. Такое состояние может обернуться тем, что происходит сейчас с вашим бедным юношей. Я слышал, это называют манией спасения души, хотя вряд ли этот термин способен передать те муки, что испытывают люди, страдающие этим заболеванием.
Он помолчал.
– Однако главный вопрос, я полагаю, заключается в другом: почему мальчик вдруг стал одержим чувством собственной греховности?
– Может, он и вправду натворил каких-нибудь великих грехов? – предположил я и с облегчением увидел, как Гай отрицательно помотал головой.
– Нет. Обычно в таких случаях речь идет о маленьких, незначительных проступках. Великими их делает то, как работают головы этих людей.
– Ты поможешь мне выяснить, что это, Гай? Некоторые в Бедламе считают Адама одержимым дьяволом. Боюсь, они могут причинить ему вред.
– Я съезжу туда и взгляну на него, Мэтью, – пообещал Гай. – Разумеется, я поеду как врач, а не как бывший монах, иначе он и впрямь перепугается, подумав, что оказался в лапах дьявола.
Внезапно вид у моего друга сделался усталым и постаревшим.
– Спасибо. Юный Пирс поистине неутомимый работник, – зачем-то заметил я.
– Да, он хороший ученик, – ответил Гай и тихо добавил: – Возможно, даже лучше, чем я заслуживаю.
– О чем это ты? – озадаченно спросил я.
Он пропустил мой вопрос мимо ушей.
– Пирс вдобавок ко всему еще и очень умен. Он все схватывает на лету. – Гай неожиданно улыбнулся, отчего его лицо неузнаваемо изменилось. – Позвольте, я покажу вам кое-что. То, что я обсуждал с Пирсом, то, что является новым словом в искусстве врачевания, и то, чего не приемлют многие мои коллеги по цеху.
Гай встал, подошел к полке, снял с нее ту самую книгу, которую незадолго до этого поставил туда подмастерье, и с превеликой осторожностью положил фолиант на стол. Мы с Роджером встали по бокам от него.
– «De Humani Corporis Fabrica», – негромко прочитал Гай. – Трактат «О строении человеческого тела». Только что вышел из печати. Мне привез его мой друг, немецкий торговец. Это анатомический атлас, написанный Андреасом Везалием, фламандским врачом, работающим в Италии. Там давно разрешено посмертное вскрытие человеческих тел, в то время как здесь оно до последнего времени находилось под запретом.
– Старая церковь не одобряла этой практики.
– И была не права. Везалий стал первым за многие века, а то и вообще за всю историю медицины ученым, который в столь беспрецедентных масштабах занялся препарированием человеческих тел. И знаете, что он обнаружил? Что древние – Гиппократ и Гален – эскулапы, на авторитет которых прежде было нельзя покуситься без риска вылететь из корпорации врачей, ошибались!
Гай повернулся к нам. Его темные глаза блестели.
– Везалий доказал, что древние заблуждались во многих своих описаниях внутренних органов человеческого тела. А все потому, что им не было разрешено анатомировать трупы и их описания основывались на исследовании не человеческих органов, а органов животных.
Гай засмеялся.
– Эта книга наделает много шума. Научное общество попытается всячески дискредитировать, а то и вовсе запретить ее.
– Но откуда нам знать, что Везалий был прав, а древние эскулапы ошибались?
– Это легче легкого, стоит лишь сравнить описания и рисунки из этой книги с тем, что мы видим, препарируя человеческое тело. Сейчас для публичного вскрытия доступны тела четырех повешенных преступников.
При этих словах я внутренне съежился, поскольку всегда отличался некоторой брезгливостью, но Гай продолжал:
– И в правильности того, о чем я сейчас говорил, мне удалось убедиться лично.
– Каким образом? – осведомился Роджер.
– Лондонский коронер имеет право потребовать вскрытия трупа с целью выяснения причин смерти. Большинство врачей считают подобную работу ниже собственного достоинства, тем более что и платят за нее гроши. Но я предложил свои услуги, и это позволило мне убедиться в правоте Везалия. Он ни в чем не ошибся.