Седьмая свеча
Шрифт:
Галя снимала комнату в частном доме «деревни-города» Совки, недалеко от Центрального автовокзала. Место жительства ей очень напоминало родную Ольшанку. Схожи они были не рельефом местности — Совки расположены на холмах, Ольшанка — в низине, — а своим деревенским укладом, криками петухов по утрам, ухоженными огородиками возле домов. Ежедневно ей приходилось полчаса идти к остановке автобуса по разбитым мостовым кривых улочек частного сектора. Каждый раз она поражалась резкой смене окружающей обстановки: выйдя из деревни, оказывалась на оживленной автостраде большого города, а на противоположной стороне вздымались высотные дома. Добираться целый час до места учебы было не очень удобно, но зато ехала она без пересадок —
Хозяйкой, сдавшей ей комнату в пристройке, была пожилая женщина, Петровна. Вместе с ней проживал ее великовозрастный сын Василий.
Петровна целыми днями занималась приусадебным хозяйством. У нее были парники, в них она выращивала всевозможные цветы, на доходы от продажи которых жила сама и содержала сына. Несмотря на то что имя у него было такое же, как и у покойного брата Гали, и по возрасту они были почти ровесниками, он являл собой полную его противоположность. Вялость и инертность были основными чертами его характера. Нельзя сказать, что он был лодырем или отлынивал от работы, — он нехотя делал только то, о чем его просила мать, ни больше ни меньше, совсем не проявляя инициативу. Его любимым времяпрепровождением был просмотр видеокассет, благо, видеомагнитофон имелся. Работал он посменно дежурным кочегаром в каком-то ЖЭКе, а дома в основном прятался в своей комнате и смотрел видеофильмы до одури, не отдавая предпочтения конкретному жанру.
Когда Галя поселилась у них, то сразу положила глаз на Василия и начала потихоньку строить далеко идущие планы, трезво оценивая свою внешность, но рассчитывая на его инфантильность. Петровна этому не препятствовала, даже поощряла. Гале пришло в голову, что она сдавала комнату вовсе не из-за мизерной платы, так как доходы от продажи цветов были ощутимыми, а рассчитывала женить сына.
Петровне понравилась работящая жиличка, которая сама постоянно вызывалась помогать, при этом было видно, что работа доставляет ей удовольствие. Цветы были страстью Гали, она в изобилии выращивала их у себя в Ольшанке и, занимаясь ими здесь, ощущала, как щемит сердце.
Однако Василий холодно встретил молчаливое намерение Петровны и Гали возложить на него семейные обязанности. Непрерывная двухмесячная блокада Василия параллельно с подготовкой и сдачей вступительных экзаменов в вуз не дала положительных результатов. В лучшем случае он шел на непродолжительный разговор, а после предложения куда-нибудь пойти прогуляться молча скрывался в своей комнате и включал «видик».
Неужели в этом была виновата ее внешность? Неужели он не видит, какая она работящая, насколько у нее расширился кругозор, так что с ней есть о чем поговорить? Не родись красивой, а родись счастливой, говорит народная мудрость. А разве можно быть счастливой, будучи некрасивой, так что даже такой недоросль, как этот Василий, ее игнорирует?
Все больше мир книг и грез заменял Галине живое общение. Иногда у нее сдавали нервы, и ночью подушка становилась мокрой от слез. Неужели страшное пророчество Мани, несмотря на все ее усилия, исполнится? Выходит, человек — только игрушка в руках Судьбы и, что бы он ни делал, все равно сбудется то, что предначертано? Она углубилась в философию волюнтаризма Шопенгауэра и откровения Ницше.
После занятий Галя стала ходить на курсы по изучению испанского языка. Если бы нашелся кто-нибудь, кто задал бы ей вопрос, почему она выбрала именно испанский язык, то она, не задумываясь, ответила бы: за его живость, красоту и жизнерадостность.
Но правдой было не только это. Как-то раз она посмотрела испанский фильм и заметила, что буквально у всех женских персонажей над верхней губой виднелся темный пушок — у одних он был более заметен, у других менее.
Она страстно захотела поехать в Испанию, и ночью ей стали сниться обожженные безжалостным солнцем горы, мужчины и женщины, одетые в диковинные яркие наряды, больше похожие на цыганские.
Однажды на этих курсах они стали изучать пословицы на испанском. «Больше может не тот, кто может, а тот, кто хочет», — открыла она для себя народную мудрость и решила сделать эти слова основным принципом своей жизни. Второй основополагающий жизненный принцип она почерпнула из философии утилитаризма: цель оправдывает средства.
Галя не оставила попыток покорить Василия, решив, что любую цитадель можно сломить изнурительной, но ненавязчивой осадой. Теперь она лишь изредка совершала активные попытки штурмовать ее. Она сделала для себя вывод, что нельзя зацикливаться на чем-то одном, а проводя все свободное время в одиночестве, в жалкой каморке в пристройке, она ничего не высидит, к тому же для Петровны слишком жирно иметь платежеспособную квартирантку и бесплатную подсобную работницу в одном лице. Она решила лучше узнать город, с которым была еще мало знакома.
В это время она неожиданно сдружилась с одногруппницей Снежаной. Как это бывает на скучных лекциях, с соседом по столу было интереснее общаться, чем слушать лектора. Постепенно общие интересы стали возникать и после лекций. Несколько раз по окончании занятий они договаривались «прошвырнуться» по Крещатику, ели мороженое в маленьких кафе, болтали о том о сем, знакомились с уличными донжуанами. Снежана была киевлянкой, внешне очень эффектной и «прикинутой» барышней: высокая, стройная, с правильными чертами лица, большими выразительными голубыми глазами и светлой копной волос. Она всегда была изысканно одета. Естественно, на нее обращали внимание в первую очередь, а до Гали очередь зачастую и не доходила. Снежана сама выбирала из ребят того, кто ей был больше по душе, а Гале доставался один из его товарищей, у которого сразу портилось настроение и иссякал словарный запас. Чаще всего он молча шел рядом с Галей, закатив глаза, и по выражению его лица было нетрудно догадаться: он молит Бога, чтобы не встретить кого-нибудь из знакомых. Галя завидовала Снежане белой завистью и очень дорожила дружбой с ней. Впрочем, их уличные знакомства не имели продолжения, правда, однажды пьяные журналисты, по крайней мере, таковыми они представились, сводили их в Кинодворец на «Жанну д’Арк» Люка Бессона.
Как-то раз после занятий, когда они уже выпили по традиции по чашечке кофе в кафе на улице Пушкинской, или, как в шутку говорили студенты, отдали дань Сашку Пушкарю, Снежана посмотрела на часы и сказала:
— Сегодня я иду на пати. Надо заехать домой и переодеться.
— Извини, Снежана, не разобрала, куда ты идешь?
— Боже мой, Галка! Пати — это вечеринка, пора это знать.
— Завидую тебе — хорошо повеселишься сегодня.
— Да не без того, подружка. А ты что пригорюнилась?
— Нет, ничего. Интересно, как у вас вечеринки проходят?
— По-разному, только на тебе лица нет, подружка. Хотела бы пойти?
— Неудобно, меня никто не приглашал. Впрочем, не отказалась бы.
— Хорошо, возьму грех на душу. Только компания там специфическая, так что держи ушки востро. Встречаемся у турникетов метро «Берестейская» в шесть вечера. Заметано, подружка?
— Конечно! Спасибо тебе, Снежана.
— Потом поблагодаришь, а пока быстро-быстро разбежались.
Пати проходила в насквозь прокуренной просторной четырехкомнатной квартире с высоченными потолками. Долговязый и чрезвычайно тощий, до изнеможения, парнишка, хозяин квартиры на время отсутствия родителей, отзывался на странное прозвище Клоп. Несмотря на то что они пришли туда в семь часов вечера, как и было договорено, веселье было в полном разгаре, словно вечеринка началась давно, возможно, ранним утром или не прекращалась со вчерашнего дня. Здесь веселилось, по меньшей мере, полтора десятка разнополых представителей молодежи. Все комнаты были раздельные, и в двух устроили противоположные по стилю танцевальные дискотеки: джангл, с его ритмом, больно бьющим по нервам, и электронные трансовые композиции.