Седьмое небо
Шрифт:
– Н-ну...
Она обмякла, ткнулась лбом в колени. Спутанные волосы закрыли жуткую культю.
О господи, как он не догадался. Ну конечно, это должна быть несчастная любовь - дурацкая выдумка рекламщиков: "Он ушёл? Заведи себе Анди-друга SL-20. Он бросил тебя? Наше агентство превратит его жизнь в ад. Он оставил тебя ради другой? Купи..."
А ему показалось...
То-то она камеру прилепила. Отправить в информаторий фильм о своем самоубийстве, извращенка.
– Дура!
– Сам дурак, - огрызнулась Мира. Судя по голосу, анестетик надёжно глушил боль. Пока.
– Но нельзя же так!
– А как? Как?
– она даже пристукнула единственным кулаком по хрустнувшему обломку.
– Лучше всех знаешь, да? Да? Чебуречник паршивый!
Слёзы растворяли горючку, липкие прядки приклеились к щекам. Она ещё не очнулась толком, ещё вся была во власти одной идеи; наверное, до сих пор прокручивала в мыслях: видеокамера - горючка - зажигалка - дотерпеть до конца... Похоже, она ещё не поняла как следует, что осталась с одной рукой.
Агею хотелось объяснить, что нельзя делать собственную смерть развлечением для тупых морд за окнами машин. Нельзя подставляться новостному каналу информатора, который из любого страдания и любого живого чувства делает гламурный клип, озвученный сытым голосом.
И что Ричард вовсе не хотел умирать, даже наоборот: он хотел жить, печь чебуреки, читать хвостатые закорючки и шептаться с посетителями о яхтах и картинках с небом. И что после его смерти просто неприлично самоубиваться, потому что жить, наверное, иногда сложнее, но надо жить хотя бы за него...
Но это было очень сложно сказать словами, поэтому он молчал. И смотрел на её перекошенное зарёванное лицо. И машинально продолжал тереть бесчувственные пальцы.
Это и называется использовать. Она его использовала, чтобы забраться на крышу. А он, дурак, решил... А она всё время думала о той неведомой сволочи... кто он хоть? И ей было плевать, как он, Агей, будет выбираться обратно.
Сука.
Из рукава торчал запёкшийся обрубок и наискось срезанная бледная кость. Что это за штука, так аккуратно рассёкшая плоть и мгновенно спёкшая сосуды - боевой лазер, что ли, вычищающий пространство над крышей? Но их же, вроде, уничтожили по договору еще лет двадцать назад...
Агея тошнило.
Интересно, когда эти мелкие гады, составляющие пелену, начнут разрушать организм? Здесь наверху их вроде бы нет, но какое-то количество они определённо зачерпнули, пока проходили сквозь слои...
Дезботовые камеры далеко. На что это будет похоже: язвы? удушье? постепенный паралич?
Копам не стоит беспокоиться. Отсюда три пути: самый быстрый и наверняка безболезненный - встать на крыше и подождать смертоносного луча. Ещё можно спрыгнуть вниз, прямо в верхний слой. Говорят, крупную птицу он сжирает за две секунды; человека так быстро не съешь, но может быть, удастся помереть от болевого шока, чтоб не лететь до земли орущей обглоданной тушкой. Наконец, можно остаться здесь и умирать медленно. Со вкусом.
Ах, да, ещё можно спуститься к копам. Чтобы мордам в машинах было, что посмотреть в новостях.
Он вытянул ноги, привалился к стене.
– Всё...
Мира завопила.
Уставилась на культю и верещала непрерывно, на одной надрывной ноте, глаза закатились под веки, и невозможно исказилось лицо. Он набросился на неё, обхватил, стиснул и не мог удержать, в руках билось нечеловечески сильное, яростное, елозило по острым обломкам, колотило культёй, и, наверное, это было чертовски больно, потому что оно взрёвывало все страшнее и вдруг обмякло в его руках.
Из-под неплотно закрытых век дико белели закатившиеся глаза.
– Дошло, наконец, - сказал он вслух и заплакал.
Она зараза, но она живая зараза. Однорукая, но живая. И если прыгнуть в пелену, то это будет... это ещё хуже, чем с Ричардом.
Лицо Миры казалось таким же восковым, как у покойника возле яхты.
Яхта. А что, если...
Он никогда не слышал о таких машинах, но может быть, она вообще ездит не по тренду. Может быть, она... летает? Как-то ведь затащили её на крышу.
Шестой слой объедает всё, что крупнее мухи, и ещё этот лазер... Но может быть, она летает над шестым слоем. И ещё выше - по небу? Может быть, пока они копошатся, приплюснутые к земле, кто-то легко перелетает с крыши на крышу? Или даже из харта в харт? Вот такие люди в куртках с голоанимацией, которые решают, кто должен и кто не должен видеть небо. Люди, которые звучат так уверенно.
Он поднялся. Постоял на дрожащих ногах, потный, слабо понимающий, что хочет сделать. Подхватил Миру под мышки и сделал первый шаг. Потом ещё.
Обломки скрипели под ногами.
Он долго оттаскивал тяжеленного мертвеца, ухватив за куртку с дохлыми девками. Ещё дольше заталкивал, переваливал в кабину тяжеленную Миру - не до нежностей.
А потом забрался в водительское кресло и уставился на папиллярный анализатор.
Чёрт, какой же он дурак!
Мертвец стал тяжелее вдвое. На взрыде, на хрипе, уже не вздрагивая от прикосновения мягко поддающейся плоти - содрогаться не было сил - тащил труп к кабине, притискивал палец с синим ногтём к панели. И не смог даже обрадоваться, когда включился навигационный экран.
Крючки букв показались родными. Зелёное поле расчерчивали цветные линии, яркие круги обозначали... может, стоянки, как у такси?
Агей ткнул пальцем в красный круг посреди тёмно-зелёного пространства. Экран моргнул и высветил два коротких набора букв. И что с ним делать? Агей ткнул в правый. Все буквы пропали, круги и линии вернулись на экран.
Похоже, это как с информатором, только вместо картинок - буквы. Агей уверенней нажал на красный круг, потом на левые закорючки.
Яхта дрогнула.