Седьмое Правило Волшебника, или Столпы Творения (др. изд.)
Шрифт:
Он выслушал это известие, внешне никак не проявив свои чувства. Она не могла догадаться, о чем он думает. Потом он пристально посмотрел на нее, так же спокойно, как в те минуты, когда она рассказывала ему о горах или о Бетти, и она почувствовала себя в полной безопасности.
– Моя мать работала в Народном Дворце. Она входила в штат дворцовой прислуги. Даркен Рал… он ее заметил. Лорду позволительно иметь ту женщину, которую он захочет.
– Дженнсен, не надо…
Она протестующе подняла руку, заставляя его замолчать, потому что спешила высказаться, пока у нее хватает смелости. Всегда жившая с матерью, она теперь жутко боялась остаться одна. Она
– Маме было четырнадцать лет. – Дженнсен начала рассказ, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. – Она была еще слишком молода и не разбиралась ни в жизни, ни в людях. Вы видели, как она красива. И в юном возрасте она уже была красива, она созрела раньше, чем многие ее сверстницы. У нее была прекрасная улыбка, и она была полна невинной жаждой жизни. Конечно, это глупо, но в ее возрасте и положении, при полном незнании жизни, полагаю, все, принадлежащее к миру знатных людей, казалось ей великолепным.
Себастьян молчал, и Дженнсен была благодарна ему за это молчание.
– Ее готовила женщина из числа дворцовой челяди, бывшая старше ее по возрасту. Маму выкупали, причесали волосы, как у настоящей леди, и одели в прекрасное платье. Когда ее привели к нему, он поклонился и нежно поцеловал ее руку, руку служанки. Он был во всех смыслах так красив, что мог бы посрамить великолепные мраморные статуи. Она пообедала с ним в огромном зале, они ели экзотическую пищу, которой прежде ей не доводилось пробовать. Они сидели за длинным обеденным столом только вдвоем, им, впервые в ее жизни, прислуживали слуги. Он был очарователен. Он отпускал комплименты ее красоте и грации. Он наливал ей вина, сам лорд Рал. Когда она наконец осталась с ним наедине и поняла, почему оказалась здесь, она была слишком испуганной, чтобы сопротивляться. Конечно, даже не подчинись она ему безропотно, он бы все равно сделал, что хотел. Даркен Рал был могущественным чародеем. Он легко мог быть и жестоким, и обаятельным. Он мог очаровать любую женщину без малейшего труда. Впрочем, ему только стоило потребовать. Те же, кто сопротивлялся, подвергались пыткам и погибали.
Себастьян продолжал молчать. Дженнсен перевела дух и продолжила:
– У мамы никогда не возникало и мысли о сопротивлении. Несмотря на все тревоги, эта жизнь в центре такого великолепия и такой власти, вероятно, показалась ей очень интересной. Потом она превратилась в ужас, но мама переносила все молча. Это не было насилием в том смысле, что ее взяли против ее воли, приставив к горлу нож, но тем не менее это было преступлением. Жесточайшим преступлением. – Дженнсен не смотрела в голубые глаза Себастьяна. – Он делил ложе с моей матерью некоторое время, а затем она ему надоела, и он перешел к другим женщинам. У него было столько женщин, сколько хотелось. Даже в столь юном возрасте моя мать прекрасно понимала, что ничего для него не значит. Она знала: он просто берет, что желает, на такой срок, на какой желает, и, когда она ему надоест, он тут же забудет ее. Она вела себя, как служанка, напуганная, не знающая жизни, молодая служанка, которая понимает одно: нельзя сопротивляться мужчине, для которого закон – собственные желания. – Теперь Дженнсен не осмеливалась взглянуть на Себастьяна. И тихим голосом закончила историю: – Я была концом этого короткого испытания в маминой жизни и началом иного, гораздо более тяжелого испытания.
Дженнсен никогда еще никому не рассказывала эту жуткую, ужасную правду. Она словно выпачкалась в грязи. Ее поташнивало. Но больше всего она страдала
Мать никогда не рассказывала всю историю целиком, как только что сделала Дженнсен. Дочь соединяла обрывки и образы всю свою жизнь, пока в ее сознании не возникла полная картина. И девушка не поведала Себастьяну всех деталей – истинные размеры того ужаса, который испытала мать от Даркена Рала, остались неупомянутыми. А главным ужасом было то, что Дженнсен, родившись, стала каждодневным напоминанием своей матери о тех ужасных Днях, о которых та полностью даже не рассказывала.
Когда Дженнсен взглянула сквозь навернувшиеся слезы на Себастьяна, тот стоял совсем рядом. Кончиками пальцев он коснулся ее щеки. Никогда и никто еще с такой нежностью не касался ее.
Дженнсен вытерла слезы:
– Женщины и дети ничего не значили для него. Лорд Рал уничтожал всех отпрысков, которые не имели магического дара. Поскольку он покорил многих женщин, то и детей от этих союзов очень много. Его интересовал только один, наследник, единственный ребенок, который имеет дар.
– Ричард Рал, – сказал Себастьян.
– Ричард Рал, – подтвердила она. – Мой сводный брат.
Ричард Рал, сводный брат, который преследовал ее, как до того преследовал отец… Ричард Рал, сводный брат, который послал квады, чтобы убить ее… Ричард Рал, сводный брат, который подослал убийц, погубивших ее мать…
Но почему? Она не была угрозой Даркену и еще в меньшей степени – новому лорду Ралу. Это был могущественный чародей, командовавший армиями, легионами людей, имеющих дар, и прочими бесчисленными сторонниками. А она?.. Она была одинокой девушкой, которая мало кого знала и хотела лишь одного – мирно жить своею жизнью. Едва ли она представляла угрозу для его трона…
Впрочем, подробности ее истории вряд ли кого-нибудь удивят. Все знают, что любой лорд Рал живет по своим собственным законам. Никто бы не стал сомневаться в рассказе Дженнсен, но, с другой стороны, никого бы эта история сильно и не задела. От слушателей можно было бы ожидать, что они перемигнутся и подтолкнут друг друга локтями: вот как живут сильные мира сего, из которых Даркен Рал был самым могущественным…
Внезапно вся жизнь Дженнсен сузилась до двух вопросов: почему ее отец, человек, которого она никогда не знала, так страстно желал убить свою дочь? И почему его сын, Ричард, ее сводный брат, а теперь лорд Рал, также нацелен на то, чтобы убить сестру?
Этому не было никакого объяснения.
Какую угрозу может она представлять подобной силе?
Дженнсен проверила нож, висящий на поясе – с эмблемой Дома Рала, – удостоверившись, что лезвие свободно выходит из ножен. Замок издал приятный щелчок, когда она вернула нож на место. Потом Дженнсен взяла плащ, лежавший на постели, и накинула его на плечи.
Себастьян провел рукой по своим стриженым волосам, наблюдая, как она одевается.
– Что вы намерены делать?
– Я скоро вернусь.
Он потянулся за своим оружием и плащом:
– Хорошо. Я с вами.
– Нет, оставьте меня, Себастьян. Вы достаточно рисковали ради меня. Я намерена пойти одна. Вернусь, когда закончу.
– Закончите что?
Она поспешила к дверям:
– То, что должна!
Себастьян стоял в центре комнаты, уперев руки в бока и явно сомневаясь, что ее стоит слушаться. Дженнсен быстро захлопнула за собой дверь и побежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки и желая выскочить из таверны прежде, чем он передумает и последует за ней.