Седьмое правило волшебника, или Столпы Творения
Шрифт:
Захлебываясь в рыданиях, обуреваемая ужасом, Дженнсен упала на тело матери. Все кончилось. Сумасшедший бесчувственный мир перестал для нее существовать.
Дочь протягивала руки к матери, а ее тянули назад.
— Дженнсен! — говорили ей прямо в ухо. — Мы должны сделать то, что она хотела.
— Нет! — простонала она. — Пожалуйста, нет…
Ее нежно тянули назад.
— Дженнсен, делайте, как она просила. Мы должны.
Дженнсен кулаками замолотила по залитому кровью полу:
— Нет!
Мир кончился.
—
— Джен, мы обязаны уйти.
— Вы уходите, — рыдала Дженнсен. — А мне все равно. Я сдаюсь.
— Нет, Джен, вы не сдадитесь. Вы не можете сдаться.
Себастьян обхватил ее и поднял, поставил на подкашивающиеся ноги. Полубесчувственная Дженнсен не могла даже пошевелиться. Все вокруг было нереальным. Все было, как сон. Мир рассыпался в прах.
Поддерживая под руки, Себастьян встряхнул ее:
— Дженнсен, мы обязаны уйти отсюда.
Она повернула голову и посмотрела на мать:
— Мы что-то должны сделать… Пожалуйста… Что-то надо сделать…
— Да, мы должны. Мы должны уйти прежде, чем здесь появятся остальные…
Его лицо было мокрым.
Она подумала, что дождь идет по-прежнему. Как будто наблюдала за собой с огромного расстояния, и все ее мысли казались бредовыми.
— Дженнсен, послушайте меня…
Мать недавно говорила… Это было так важно…
— Слушайте меня. Мы должны отсюда выбраться. Ваша мать была права. Мы должны идти.
Себастьян подошел к заплечному мешку, стоявшему на столе в другом конце комнаты. Дженнсен осела. Ее колени глухо ударились об пол. В сердце была пустота, только тлели уголья страшной муки, от которой она не могла избавиться. Почему все должно быть так несправедливо?
Она поползла в сторону спящей матери, ведь мама не могла умереть. Она не могла! Дженнсен слишком любила ее, чтобы она посмела умереть.
— Дженнсен! Горевать будем позже! Мы обязаны отсюда убраться!
За открытой дверью хлестал дождь.
— Я ее не оставлю!
— Она принесла себя в жертву ради вас. Не делайте так, чтобы ее героический поступок пропал зря. — Себастьян заталкивал в мешок все, что попадало под руку. — Вы должны сделать, как она сказала. Она любила вас и хотела, чтобы вы жили. Она велела вам бежать. А я поклялся помочь. Мы должны уйти прежде, чем нас схватят.
Дженнсен уставилась на дверь. Раньше она была закрыта. Дженнсен помнила, как ворвалась в дом и захлопнула ее. А теперь дверь распахнута. Может быть, щеколда сломалась?..
Огромная тень выступила из дождя, двинулась к двери и ввалилась в дом.
Могучий человек смотрел прямо на Дженнсен.
Смертельный ужас сковал все ее тело.
Человек двинулся в ее сторону. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
Дженнсен увидела нож с буквой «Р», торчащий из шеи мертвого солдата. Нож, который мать велела забрать с собой. Нож был близко. Мать потеряла руку — и свою жизнь, — чтобы убить врага…
Мужчина, похоже, не заметивший Себастьяна, бросился на Дженнсен. А она рванулась за ножом. Липкие от крови пальцы охватили рукоять. Обработанный металл было удобно удерживать в руке. В нем было искусство и функциональность полезной вещи. Смертоносное искусство…
Скрежеща зубами, Дженнсен вырвала лезвие из мертвой плоти и перекатилась по полу.
Прежде чем новый враг настиг ее, Себастьян с рыком вонзил ему в затылок топор. Солдат рухнул на пол рядом с Дженнсен, мускулистая рука навалилась на ее тело.
Дженнсен закричала и, извиваясь, выползла из-под руки, а темная лужа крови уже разливалась под головой убитого. Себастьян потянул девушку за руки, поднял.
— Соберите все, что хотите взять с собой, — приказал он. Дженнсен двинулась через комнату, медленно, словно во сне. Мир сошел с ума. Возможно, и она наконец сошла с ума. Голос в ее мозгу зашептал на странном языке. Она заметила, что прислушивается к нему, даже почувствовала успокоение от его слов.
Tu vash misht. Tu vask misht. Grushdeva du kalt misht.
— Мы должны идти, — сказал Себастьян. — Соберите то, что желаете взять с собой.
Дженнсен не могла думать. И не знала, что делать. Она заблокировала голосу доступ в свои мысли и приказала себе делать то, что велела мать.
Она подошла к комоду и начала собирать вещи, которые они всегда брали в походы. Сложила их в заплечный мешок, побросала сверху травы, пряности и сушеную еду. Положила щетку для волос и маленькое зеркальце.
Потом начала собирать одежду матери. Тут рука ее застыла, пальцы задрожали. В голове по-прежнему царила пустота, и Дженнсен двигалась, как выдрессированное животное, делая то, чему ее когда-то научили.
Она быстро оглядела комнату, и мысли ее проснулись.
Итак, здесь четыре мертвых д’харианца. Плюс еще один — утром. То есть всего пять. Это квод плюс один. Где же трое остальных? В темноте снаружи дома? На деревьях? Поджидают в темном лесу? Ждут, чтобы привести ее к лорду Ралу, который пытками доведет ее до смерти?
Себастьян обеими руками взял ее за запястье:
— Дженнсен, что вы делаете?
Она поняла, что втыкает нож в воздух перед собой. Она равнодушно смотрела, как Себастьян вынимает нож из ее кулака и вкладывает в ножны, как вешает ножны на ее пояс.
Потом он подхватил плащ, который сорвал с нее громадный д’харианский солдат, когда она провалилась в этот кошмар.
— Поторопитесь, Дженнсен! Быстро берите все, что нужно.
Себастьян обшарил мертвых, вынимая деньги и засовывая в свои карманы. Потом отстегнул все четыре ножа. Ни один из них не был так хорош, как тот, что висел теперь на поясе Дженнсен, тот, с причудливой буквой «Р» на рукояти, тот, которым воспользовалась мать.