Седьмое таинство

Хьюсон Дэвид

Слишком поздно бывший преподаватель это понял: ему ответил женский голос, требуя назваться.

Старик оглядел помещение Малого музея чистилища, на этот раз более внимательно, уже не опасаясь за свою жизнь, не опасаясь более знакомого незнакомца в черном, смердевшего кровью.

Да, интуиция его не подвела. Здесь теперь было кое-что новое. Прямое послание, написанное так, что он никогда его не забудет.

Прошла минута, прежде чем Габриэлли смог произнести хоть что-то. И когда смог, то с губ сорвалось единственное слово.

— Браманте!.. — пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от кровавой строки на стене, написанной неровным почерком, но с четко выведенными буквами, — почерком человека, твердо вознамерившегося выразить свою мысль в двух словах.

Ка д’Осси.

Дом костей.

ГЛАВА 3

Насколько мог припомнить Ник Коста, это была самая лучшая зима за последние годы. У них оставалось еще два ящика vino novella [9] , что они надавили прошлой осенью. Коста здорово удивился, когда узнал, что скромное винцо домашнего приготовления — из первого урожая, собранного с их маленького виноградника после смерти матери — понравилось и Лео Фальконе. Либо оно и в самом деле было неплохим, либо старый инспектор полиции с возрастом стал менее придирчивым.

9

Молодое вино (ит.).

А может, и то и другое сразу. Жизнь, как начал понимать в последние несколько месяцев любитель-винодел, иной раз преподносит сюрпризы.

В тот день они приготовили к ленчу несколько бутылок и взяли их с собой в новую квартиру Фальконе, которую инспектор делил с Рафаэлой Арканджело. Лео был вынужден снять эту квартиру на первом этаже на тихой боковой улочке в районе Монти, поскольку все еще не мог свободно передвигаться. Раны, полученные инспектором прошлым летом, заживали медленно, и он так же медленно привыкал к своему теперешнему состоянию. Нынешний ленч стал для всех собравшихся: Косты и Эмили Дикон, Перони и Терезы Лупо, Фальконе и Рафаэлы — чем-то вроде отправной точки, способом действительно оставить прошлое в прошлом и наметить ориентиры на будущее.

Прошедшие двенадцать месяцев выдались трудными и напряженными. Последнее дело, которое они расследовали всей группой с выездом в Венецию, чуть не закончилось гибелью Фальконе. Перони и Тереза вышли из него без особого ущерба, может, даже более сильными, чем раньше; это стало понятно, когда наконец осела поднятая пыль и улеглась шумиха. Она вернулась к своим обязанностям в полицейском морге, Перони снова стал агентом, детективом, которому не нужно носить форменный мундир, но по-прежнему приходится патрулировать римские улицы да еще присматривать за новичком, молодой женщиной, которая — как Джанни в любой момент был готов сообщить каждому, кто только мог услышать — доводит его до умопомрачения энтузиазмом и наивностью.

А Косте в этой лотерее достался самый крупный выигрыш: всю зиму он занимался организацией системы охраны огромной художественной выставки, главными экспонатами которой были работы Караваджо. [10] Выставка собирала целые толпы в палаццо Русполи с самого открытия в начале ноября и до закрытия две недели назад, которое публика восприняла с огромным неудовольствием и огорчением. После чего там еще оставались кое-какие дела, и самое важное среди них — последние совещания по мерам безопасности во время транспортировки картин к месту их постоянного пребывания, а также довольно продолжительная поездка в Лондон на встречу с руководством тамошней Национальной галереи. А затем в конечном итоге — тишина: никаких встреч, никаких крайних сроков, никаких телефонных звонков. Только понимание того, что этот чрезвычайно активный период его жизни, открывавший как будто множество новых возможностей, теперь позади. Через неделю закончится отпуск и Коста вернется к обычной работе агента в историческом центре Рима, оставаясь в неведении относительно своего будущего. Ему так никто и не сказал, вернется он в группу Перони или нет. Никто даже намеком не сообщил, когда Фальконе снова впряжется в работу. Сверху спустили всего один совет — от комиссара Мессины, амбициозного карьериста, всего лет на десять старше. Однажды вечером, уходя со службы, Мессина бросил на ходу, что для человека, достигшего возраста Косты, настало время подумать о будущем. Был даже назначен срок проведения экзаменов для получения повышения по службе. Так что скоро придется думать над тем, как подняться хотя бы на ступеньку вверх по служебной лестнице и из агента стать суперинтендантом.

10

Караваджо, Микеланджело (наст, фамилия Меризи, 1573–1610) — итальянский художник, основоположник реализма в европейской живописи XVII в.

Эмили скептически слушала, пока Ник излагал все это, а затем высказалась:

— Не уверена, что могу представить тебя в роли сержанта полиции. Либо ты сидишь наверху с Фальконе, либо патрулируешь улицы с Джанни. Впрочем, полагаю, лишние деньги нам не помешают.

Так уже не раз бывало, что ему приходилось принимать решения, которые вступали в противоречие с собственными желаниями и приводили к постоянным внутренним конфликтам, — так всегда бывает с любым честолюбивым, но совестливым полицейским, с энтузиазмом относящимся к работе. Какую часть жизни отдать профессии и работе и какую тем, кого любишь?

Коста нашел ответ на этот вопрос восемь недель назад, когда Эмили составила ему компанию и они вместе посетили дорогой лондонский ресторан в Уэст-Энде. Это произошло по завершении его последней встречи с представителями Национальной галереи на Трафальгарской площади. Девушка уже год жила в его доме на окраине Рима. Настанет лето, и у нее будут все необходимые документы, чтобы получить работу младшего сотрудника в каком-нибудь архитектурном бюро.

И вот в тот вечер, сидя за столом, заставленным самыми дорогими и самыми невкусными блюдами, какие он когда-либо едал, Ник Коста наконец принял решение. Спутница уже не раз высказывала свое неудовольствие — и удивленным взглядом, и словами: «Ты вообще итальянец или кто?»

Этим летом, наверное, в июне или в первой половине июля — в зависимости от того, сколько родственников Эмили вознамерится прилететь из Штатов, — они отпразднуют свадьбу; это будет гражданская церемония, за которой последует прием около дома на виа Аппиа. А где-то в конце июля — приблизительно 24-го, если врачи не ошибаются — у них будет ребенок. Эмили сейчас на седьмой или восьмой неделе беременности — вполне достаточно, чтобы сообщить всем о грядущих изменениях, которые созревали очень медленно, росли, как младенец, свернувшийся плотным и незаметным клубочком в ее пока еще плоском животе. Так он и развивается, обретая форму, размеры, чтобы в итоге превратиться в нечто одновременно простое и бесконечно сложное, вполне земное, но и волшебное. А когда они станут отцом и матерью, твердил себе Ник, вот тогда начнут жить по-настоящему. Именно это агент собирался сообщить всем собравшимся в гостиной Лео Фальконе, после того, как они с Эмили объявили о своем решении, но обнаружил, что его слова тонут в веселом шуме.

Фальконе прохромал в кухню, возбужденно бормоча что-то насчет бутылки хорошего марочного шампанского — настоящего шампанского, не просто какого-нибудь приличного prosecco [11] , — которую он держал именно ради такого случая. Рафаэла хлопотала, сервируя стол все новыми блюдами. Тереза Лупо осыпала обоих поцелуями, и при этом казалось, что она вот-вот заплачет или ударится в истерику — а может, и то и другое, — а потом бросилась помогать Рафаэле доставать бокалы.

11

Очень сухое вино (ит.).

А огромный Джанни Перони просто стоял в сторонке, приклеив на обветренное лицо широченную глупую ухмылку, затем повернулся в сторону удаляющейся в кухню Терезы и заметил:

— А что я тебе говорил…

Эмили, по-прежнему сидевшая рядом с Костой, была немного удивлена шумихой и суетой. Она положила голову на плечо жениха и прошептала:

— Такое впечатление, что в этой стране в последнее время свадеб вообще не было, а?

— Кажется, не было, — тихонько ответил Коста, а потом несколько театральным жестом заключил ее в объятия и поцеловал.