Седьмой камень
Шрифт:
Трое людей в белых одеждах, перепоясанных красными кушаками, бегом влетели в комнату.
— Прекрасно. Вы и есть комнатная обслуга? — поинтересовался Римо.
Все трое нервно оглядели кабинет, не отделенный теперь от внешнего мира ни стеной, ни окном. Зрелище оказалось захватывающим. Они не заметили никаких приспособлений, которыми Римо мог бы воспользоваться. Следовательно, он должен был все это сотворить голыми руками, сообразила ретивая тройка и хором откликнулась:
— Вы звонили, сэр?
— Верно, — согласился Римо. — Мне бы хотелось получить немного свежей воды и рису.
— У нас имеется стандартный завтрак “Дель Рей Багамас”, который состоит из кукурузных оладий, бекона, яиц и тостов, а также вкуснейшие сахарные булочки.
— Я хочу свежей воды, и я хочу рису, — терпеливо повторил Римо.
— Мы можем приготовить вам рис.
— Нет, вы не можете приготовить мне рис. Вы не умеете готовить рис. Вы представления не имеете, как следует готовить рис.
— У нас очень нежный и рассыпчатый рис, каждое зернышко отдельно.
— Верно, — подтвердил Римо. — Вы не знаете, как следует готовить рис. Он должен был клейким. Вот как надо его варить. Хорошим и клейким.
Все трое посмотрели на отсутствующую стену. Они не знали, что скажет об этой стене новый владелец, зато они прекрасно знали, что им следует сказать о рисе.
— Клейкий — это правильно.
— Точно кашица, — добавил метрдотель.
— Верно, — снова согласился Римо.
Он прошелся с ними по главной кухне, где красовалась подгорелая свинина и прогорклые сахарные булочки, ядовитые обсахаренные изюминки в них гнили на утренней жаре. Римо удостоверился, что ему дали рис из запечатанного мешка, потому что зерна из открытого мешка могли впитать в себя кухонную вонь. В первые дни своего обучения он страстно мечтал о ломтике бекона, и тогда ему было сказано, что однажды он сам сочтет эту пищу столь же отталкивающей, как мертвое тело любого животного.
А теперь Римо даже трудно было представить, что когда-то такая еда ему нравилась.
Он взял рис и поблагодарил. Один из поваров предложил приготовить рис, но ему тут же сообщили, что Римо любит клейкую кашицу.
— Неужели ему это нравится?
— Никто ведь не заставляет вас это есть, — сказал Римо повару, а официанту, с улыбкой ожидавшему распоряжений, бросил: — Дайте пройти.
Накануне кто-то посадил пальму у входа в их с Чиуном домик, предполагалось, что она будет давать приятную тень. Римо же дерево не понравилось, поэтому он, проходя мимо, переломил ствол. Не пришлись ему по вкусу и бетонные ступени, поэтому он превратил нижнюю в смесь песка с гравием — просто чтобы посмотреть, как это будет выглядеть. В доме Чиун кисточкой вносил новые строки в пергамент с летописью Синанджу.
— Смит звонил? — спросил Римо.
— Ни сегодня, ни вчера, ни позавчера.
— Ладно.
— Приятный получается отдых, — заметил Чиун. — А мне еще надо занести в хроники столько важных событий.
— Если тебе это так нравится, — отозвался Римо. — Я собираюсь готовить рис.
— Но ведь у тебя отпуск, — возразил Чиун. — Пусть они приготовят тебе рис.
Он снова коснулся кисточкой пергамента Синанджу. Казалось, кисточка сама наносит изящные иероглифы. Описывая последние несколько лет истории, Чиун даже не упомянул, что новый мастер, которого он обучает — белый человек. А теперь он столкнулся с определенной трудностью: как внести этот факт в хроники, чтобы не было похоже на то, будто он сознательно раньше обходил его.
Сперва он решил вообще не упоминать, что Чиун, — который когда-нибудь, как он надеялся, будет назван Великим Чиуном, — передал секреты Синанджу белому человеку. Тем более, что нигде не встречается упоминаний о национальности остальных Мастеров Синанджу. Разве оговаривается, что Великий Ванг был уроженцем Востока? Или что он был корейцем и родился в Синанджу? А Пак, Ви или Дейу? Разве история сообщает, что все эти Мастера были родом из корейской деревни Синанджу?
Однако не будут ли потомки обвинять Чиуна в том, что он не сообщил о происхождении Римо, который родился не только не в Синанджу или не в Корее, но даже не на Востоке? Чиун откровенно и прямо задавал себе этот вопрос. К сожалению, его отвлекли прежде, чем он сумел столь же прямо и откровенно ответить себе же, что винить его абсолютно не за что.
— Папочка, — заявил Римо. — Я злюсь и не знаю, почему я злюсь. Я без всякой на то причины ломаю стены. Мне хочется что-то делать, но я даже не знаю, что именно я хочу. Я чувствую себя так, будто утрачиваю что-то важное.
Чиун некоторое время молча раздумывал.
— Папочка, я схожу с ума. Я теряю себя.
Чиун медленно кивнул. Ответ стал очевиден. Если даже он, Чиун, решит, что с его стороны отсутствие упоминания о белом происхождении Римо вполне естественно и не заслуживает порицания, то как поступит Римо, когда он сам начнет писать историю своего Мастерства? Сообщит ли, что — он белый, тем самым давая понять, как лгал Великий Чиун на протяжении многих лет? И перестанет ли тогда Великий Чиун быть Великим? Это все следует хорошенько обдумать.
— Итак, что же ты скажешь? — спросил Римо.
— О чем?
— Я сойду с ума?
— Нет, — возразил Чиун. — Я тебя тренировал.
Чиун нанес кисточкой еще несколько штрихов. Возможно, следует лишь намекнуть на белизну Римо, а потом рассказать, как возникает ощущение, что Римо стал настоящим Синанджу, а затем корейцем и, разумеется, уроженцем деревни. Таким образом, создастся впечатление, будто под уродливой оболочкой белого человека, Чиун обнаружил подлинного корейца, гордого и благородного.
Впечатление-то создать можно, но позволит ли Римо сохранить его? Он хорошо знал Римо. Тот никогда не стыдился своего белого происхождения. И никогда не станет его скрывать.
— Чиун, я очень странно себя чувствую, как будто во мне что-то не в порядке. Это тоже часть моего обучения? Ты когда-нибудь испытывал такое?
Чиун отложил кисточку.
— Все в мире имеет свое развитие. Некоторые события происходят так быстро, что люди их не замечают, другие происходят так медленно, что люди их не замечают. Но если ты — Синанджу, ты ясно осознаешь их последовательность и протяженность во времени. Ты понимаешь, что и медленное, и быстрое — равно неразличимы. Ты осознаешь свое раздражение и гнев, который другие люди, с их медлительностью, мясоедением и нечистым дыханием, просто не замечают.
— Я снес стену только потому, что обслуга появилась недостаточно быстро, папочка.
— И тебе удалось их вызвать?
— Да, — кивнул Римо.
— Тогда ты — первый человек на Караибах, кому удалось получить то, что он хотел.
И Чиун добавил к своему свитку еще один пример великого учения. В его истории их было уже множество.
— Я хочу что-то делать, все равно что. Этот отпуск только ухудшил все дело, — сказал Римо.
Он посмотрел в окно на берег. Чистая белизна, протянувшаяся на мили и мили. Бирюзово-голубая вода. Белобрюхие чайки, ныряя и разворачиваясь, парили в легких, пронизанных лучами солнца струях утреннего ветерка.