Седьмой лимузин
Шрифт:
Но спрашивать об этом было слишком поздно, по крайней мере, сегодня. Тед ушел, исчез, подгоняемый любовью или каким-нибудь доводом здравого смысла. Доводом, который казался здравым его уму. Слишком хорошо я распознавал такие симптомы. Его отца вечно одолевали подобные внезапно нахлынувшие порывы.
Глава пятая
24 сентября 1968 г.
Пентагонские генералы, маневрируя оловянными солдатиками на полях сражений, смонтированных на поверхности штабного стола, любят в наши дни порассуждать о принципе домино. Сомнительная теория, — так мне, по крайней мере, всегда казалось, но после потери «Бугатти» ее образный ряд захватил мое воображение. Через двадцать четыре часа после окончания аукциона мсье Жулу увез машину и организовал ее переправу через океан во Францию. Поступив таким образом, он вынул костяшку домино из нашей пирамиды, и мы все повалились друг на дружку. Джилл и я, Тед и Карри, и… этот фантом, которого я не видел, но присутствие которого ощущал. Убийца Элио.
К тому времени, как мы с Джилл встретились за завтраком у «Дэнни» на Вирджиния-стрит, молодая парочка уже убыла к себе в университет. Официантка принесла нам кофе, вручила весьма жалкое меню, а потом вернулась за стойку и принялась расставлять аккуратным рядком бутылки пива «Хейнц».
Я дождался, пока Джилл выпила полчашки.
— Что ж, выходит, Тед уехал, даже не попрощавшись?
— Нет, Алан. Он вчера вечером позвонил. — Она выложила меню на столик между нами. — Был очень любезен, учитывая сложившиеся обстоятельства. Они с Карри решили уехать сегодня с утра пораньше.
— Но по-прежнему никаких объяснений?
— Ничего нового. Он говорит, что у него есть свои причины, и что бы это ни было, я ему верю.
Но вера эта, судя по всему, была весьма хлипкой. Даже она сама, кажется, поняла это и стала еще более изможденной и замкнутой.
— Джилл, разве я сплетник? Давай выкладывай.
Она устало и чуть заискивающе улыбнулась.
— Дело не в тебе, Алан. — Порывшись в сумочке, Джилл извлекла подписанный чек на тридцать три тысячи семьсот двадцать пять долларов. Деньги Жулу за вычетом комиссионных Харры. — Стоит мне поглядеть на этот чек, и мне становится весело, и грустно, и как-то тревожно.
— Все эти определения подошли бы для описания моей жизни.
— Моей тоже. — Она расправила чек, иронически аффектируя каждое движение пальцем. — А к полудню я улечу домой, и там эти деньги мне пригодятся. Не собираюсь еще когда-нибудь сюда возвращаться.
Ни один из нас не чувствовал голода. Официантка смирилась с таким поворотом событий. Круглосуточные кофейные представляют собой особый мир. Официантка уже вновь спешила к нам со свежей порцией кофе.
— Я тоже уезжаю, — дождавшись ее ухода, объявил я. — Фрэнсис, должно быть, уже с ума сходит, сколько бы она за это время ни заработала… — Я подлил себе в чашку сливок и последил за тем, как они пенятся. — Ответственность. Бремя ответственности. Ты меня слушаешь?
— Алан, никто же не ждет от тебя…
— Разумеется, никто! Потому-то мне так легко смыться. Появилась возможность спуститься наконец наземь с моего белого скакуна. Вот что происходит, когда выпадаешь из собственного жизненного стиля. — Шапка пены поднялась уже до обода чашки. — Ангел мщения! Элио бы посмеялся. Не правда ли?
Джилл промолчала. Но настояла на том, что сама заплатит за кофе.
— Думаю, я теперь в состоянии это себе позволить, — сказала она, бросив на меня взор, благодаря которому все сразу же утратило малейшее значение.
Мое возвращение в Сан-Диего в каком-то смысле превзошло все мои ожидания. На пять дней, проведенные без меня, творческий бардак, царящий на студии «Эшер и Бэрр», стал еще более творческим. Фрэнсис приняла срочный заказ на фотооформление интерьера в гостинице «Коронадо», ее негативы и пробные отпечатки были развешаны по всей лаборатории, как нижнее белье на веревке. Весь понедельник я провел, помогая ей печатать фотографии, а собственные снимки, сделанные на аукционе, включая свару между полубратом и полусестрой, отдал на проявление в обычную здешнюю лабораторию.
И во вторник утром, когда мы с Фрэнсис, как пара лунатиков, занимались своим делом, на уме у меня были только слайды.
Правда, Фрэнсис то и дело испытующе на меня посматривала. Я поведал ей о печальной необходимости расстаться с Тридцать пятой моделью, но больше не сказал ничего. Поэтому она и не подняла большого шума, когда я снял рабочий халат после того, как из «Кодака» позвонили, что мои снимки готовы. Мы рано заперли студию, а затем, во избежание пробки, поехали ко мне домой по старому приморскому шоссе.
Я обещал угостить ее «Кровавой Мэри» и портером. Я занялся напитками и барбекю, а она, усевшись на моем крошечном балконе, задрала ноги и принялась любоваться игрой закатных лучей на глади Тихого океана.
— Ну, и как там дела?
Я вышел на балкон, перевернул решетку для жарки мяса, подбавил соусу.
— Помаленьку, — с некоторым опозданием отозвалась Фрэнсис. Она размешала в бокале кубики льда, делая вид, будто полностью поглощена великолепным зрелищем. Одетые по погоде серфингисты по-прежнему сражались с изумрудными волнами. Вдоль берега в сторону Лa-Джоллы один за другим зажигались огни в домиках из калифорнийского дерева и стекла, усеявших скалы по океанскому побережью, превратив тем самым мой собственный в неновую и скорее жалкую коробочку.
Но жизнь в любом раскладе дарует нам свои утешения. Я достал из холодильника зеленый салат, вынул из микроволновки запеченный картофель, и мы накинулись на еду, любуясь тем, как все ярче разгораются огни по мере того, как на землю опускается тьма.
— Я и десерт приготовил. Французское ванильное мороженое от Уилла Райта с «амаретто».
— Спасибо, Алан, это, пожалуй, чуть попозже. Мне кажется, я сейчас лопну. Тридцать лет назад, если бы меня угостили таким ужином, я бы решила, что меня соблазняют.
— А почему ты думаешь, что это не так? — Подавшись к Фрэнсис, я помог ей встать. — Пойдем-ка внутрь, мне хочется тебе кое-что показать.
Она села на диван и, затаив дыхание, принялась следить за тем, как я роюсь у себя в ящике со спиртным. Должно быть, она решила, что речь идет о каком-нибудь дорогом и смертельно крепком напитке, аккуратно упакованном в бархатный футляр. Я открыл футляр и поставил перед ней на кофейный столик серебряную статуэтку слона, поднявшегося на задние ноги.