Седьмой патрон
Шрифт:
— Ян тут ни при чем, — твердо сказал отец. — А на буксировщике, ты прав, ералаш полный. Не узнаю команду. Бывало, идешь с Иваном Никитичем, то и забот нет. Лучший капитан, первая на Двине команда. А тут? Суды-пересуды…
Сейчас он скажет о пропаже лоции с мостика. Кому она понадобилась? Иван Никитич — глаза завяжи, вслепую проведет судно. Мели, огрудки, тем более крутые повороты — излуки и полой наперечет известны бывалым двинским речникам. Карта длинная, ее скатывают в рулон, наподобие древних грамот, и держат на буксирах
Об исчезновении карты отец не обмолвился. Так я и поверил, что ничего ему не известно! Скрытничает, новую моду завел — наводить тень на плетень…
— Я не все, папа, сказал. Перед Орлецами с буксира сигналили фонарем, потом Ян свалился к нам, как снег на голову, — нет ли здесь связи?
Отец схватил за плечи, выдохнул мне в лицо:
— Сигналы? Какие?
— Пусти, — вырвался я. — Что я в шифрах понимаю? Три длинных вспышки, одна короткая.
Скрипел канат, мокро блестя над водой. Туман накатил полосой, видимость заметно ухудшилась.
Отец легонько оттолкнул меня от себя.
— У одного матроса в деревне зазноба живет. Он ей машет фонарем. Тоже нашел шифр! А Яна не задевай. Худ, шибко плох мужик, газами травлен, чем и держится — диво берет. Вникни ты, оцени: простяга он, душа нараспашку. И партийный. Надежный человек.
Немного спустя, он вынес драгунку, ремень с подсумком. Вогнал обойму, поставил затвор на предохранитель. Что бы отец ни делал, он делал основательно, аккуратно, не спеша.
Из-за поворота, который только что мы миновали, тенью выскользнул пароход. Тот самый, с баржой на буксире. Точно-точно — тот! Он следует за нами, как нитка за иголкой…
— Что бы это могло означать? — переглянулся я с отцом. — Давеча два парохода вверх прошли, тоже вооруженные.
— Все-то замечаешь!
Непонятно, одобрял отец или осуждал мою наблюдательность, но определенно, что появление этого судна его встревожило.
Пароход загудел, наш буксир ему ответил. Словно понимали они друг друга, так красноречивы показались мне голоса гудков, протяжные, сиплые от тумана и тоскливые.
— Неладное… Вверху на Двине что-то неладное.
На пароходе, куда ни посмотри — штыки, штыки. Перед капитанским мостиком пулемет.
— Вот что, сынок, я постою. Все равно не уснуть.
— Ну да! Чья вахта-то? — воскликнул я.
Отец с неохотой уступил мне драгунку.
— Сними затвор с предохранителя.
— А что?
— Не можешь ты без отговорок… Делай, как велят!
Он, сутулясь, ушел в кубрик.
Я пощелкал затвором и пристроил драгунку на дрова.
В корме буксира мелькнуло что-то белое и пропало. Дрова, ничего из-за них не видно. Топливо жрать буксир горазд, ходу только не дает, развалюха.
Плывем мимо острова — зеленый, ровный, как доска.
Опять проход заужен: попадись встречное судно, с трудом разминемся.
Внезапно — тупой удар. Еще и еще.
Трос рубят? Я ахнул, схватился за карабин.
— Стойте!
Впопыхах я нажал спуск и выстрелил.
Трос, недавно туго натянутый, тяжело шлепнул по воде. Почти одновременно ударилось о воду что-то тяжелое, пробелело справа по борту и исчезло в валах.
Я выстрелил снова.
На буксире зазвонил колокол, раздались частые тревожные гудки.
Из каютки, хромая, выбежал отец.
— Сережа, цел?
Баржу тащило на застопоривший машину буксир. Казалось, столкновение неминуемо. Отец бросился в нос шаланды. Заскрежетала о борт якорная цепь, натянулась и, когда буксир и шаланду отделяли считанные вершки, течением ее стало относить назад, шаланда замерла у берега.
Свои к своим
Рядом с крюком-гаком для зачаливания троса на буксире держат специальный топор. Пожар, опасность взрыва, другие чрезвычайные обстоятельства — и пароход освобождается от ведомого им судна. Опытный матрос одним ударом перерубает толстенный, витой трос.
Злоумышленник в спешке нервничал, тюкал и тюкал, пока трос не упал в воду с плеском.
Я понюхал ствол карабина. Пахнуло из черного отверстия упоительно и прекрасно. Черт побери, ведь приключение!
С буксира сообщили: исчез вахтенный матрос.
Я дрожал, стискивая потными ладонями драгунку.
— Зазнобушка, папа? Зазнобушка, ты считаешь?
— Считаю: русло перегорожено, — хмуро обронил он.
Буксир невдалеке приткнулся, обволакивают его белые клубы. У него оказалась испорченной машина. Все сразу.
Несколько матросов были отряжены искать пропавшего вахтенного. Зачем? Сам бросился в воду, чтобы вплавь добраться до берега и бежать, и я по нему стрелял! Первым в погоню, я видел, никого не дожидаясь, с буксира спрыгнул дядя Вася — ловок, везде поспеет.
Туман густеет, уплотняется. Тревожно бьет колокол, потускнели огни фонарей на мачтах… Приключение, действительно приключение!
Матросы вернулись, ведя своего товарища: он обвисал на их плечах и стонал, с одежды ручьем текла вода. Напрасно я искал глазами дядю Васю — исчез!..
Замызганная драгунка сделалась тяжелой, дрожа, положил ее на дрова.
Предчувствия не обманули. Макар, на кого все шишки валятся, — вот кто ты, Серега! Спасибо, что промазал по бедолаге-матросу, а то погубил бы парня за здорово живешь. Выяснилось, что трос перерубил дядя Вася. Он ранил вахтенного и бросил его за борт.
Петруха высажен — команду спаивал, а этот ласковый дьявол рубит трос буксира. Рехнулись, полоумные, больше ничего! Туман рассеется, подойдет снизу или сверху, суда нас с буксиром оттащат к пристани, — говорят, она рядом, — машину починят, наконец, другой буксир сюда подошлют. Никакого смысла не вижу в дурацкой затее с тросом!