Седьмой свиток
Шрифт:
В одном из пришедших Ройан узнала Тамре, мальчика-эпилептика. Когда она тепло улыбнулась ему, он робко вышел вперед и протянул букет цветов, набранных у реки. Неготовая к такому проявлению учтивости, она поблагодарила его на арабском:
— Шукран.
— Таффадали, — немедленно отозвался мальчик, используя такую форму слова, что стало ясно — он свободно говорит на этом языке.
— Где ты научился арабскому? — спросила заинтригованная Ройан.
Тамре смущенно опустил голову и пробормотал:
— Моя мать из Массауа, что на Красном море. Это язык моего детства.
Все дорогу в монастырь он шел за ней, как приласканный щенок.
Они снова спустились по лестнице, высеченной в скале, и вышли на террасу, освещенную факелами. Узкие арки были забиты людьми, и, следуя за послушниками, расчищавшими им дорогу, путники слышали приветствия на амхарском. Черные руки тянулись к ним, желая коснуться.
Пригнувшись, они вошли под низкую арку ворот первого зала храма. Тот был освещен светильниками и факелами, так что лица ангелов и святых казались живыми в полусумраке. Каменный пол устилали свежие камыши и тростник, от которых в затхлом, дымном воздухе легче дышалось. На первый взгляд на этом упругом ковре сидели все монахи монастыря. Они встретили гостей криками радости и благословениями. Рядом с каждым из сидящих стояла бутыль с теем, медовым алкогольным напитком. По счастливым, потным лицам монахов нетрудно было понять, что возлияния начались.
Пришедших подвели к месту, оставленному для них прямо перед деревянными дверьми в квиддист, среднюю комнату. Провожатые предложили устраиваться поудобнее. Как только путешественники уселись, другие послушники принесли бутыли с теем и, опустившись на колени, поставили перед каждым отдельный глиняный сосуд.
Тессэ склонилась к своим спутникам и прошептала:
— Лучше мне попробовать это первой. Крепость, цвет и вкус напитка различаются по всей Эфиопии. Кое-где он поистине ужасен. — Она подняла бутыль и сделала глоток из длинного горлышка. Потом опустила сосуд и сказала с улыбкой: — Хорошо сварен. Если будете осторожны, то все закончится благополучно.
Монахи, сидящие вокруг них, уговаривали выпить, и Николас поднял бутыль. Все захлопали и радостно закричали, когда он сделал первый глоток. Тей оказался легким и приятным, сильно пахнущим диким медом.
— Неплохо! — высказался он, но Тессэ еще раз призвала к осторожности.
— Потом вам обязательно предложат катикалу. Пейте аккуратно. Ее делают из забродившего зерна, она буквально сносит крышу.
Теперь монахи сосредоточили гостеприимство на Ройан. На них произвело впечатление, что она копт, настоящая христианка. Также было очевидно, что красота женщины не оставила святых и целомудренных людей равнодушными.
Николас наклонился к ней.
— Придется изобразить, что пьешь, ради них, — прошептал он. — Поднеси к губам и притворись, будто делаешь глоток. Или они не оставят тебя в покое.
Стоило Ройан поднять бутыль, как монахи радостно закричали и принялись приветствовать гостью. Поднеся к губам сосуд, она снова опустила его и прошептала Николасу:
— Он чудесный. Вкус меда.
— Ты нарушила обет воздержания, — шутливо упрекнул ее Харпер. — Разве нет?
— Одну капельку выпила, — призналась Ройан. — Но никаких обетов я не давала.
Послушники по очереди опускались на колени перед гостями, протягивая им чаши с горячей водой, чтобы ополоснуть правую руку перед пиром.
Неожиданно раздалась музыка, забили барабаны, и из раскрытых дверей квиддиста вышли музыканты. Они заняли места вдоль стен зала, а собрание напряженно вглядывалось в дымный полумрак.
Наконец на первой ступени появился старый аббат Джали Хора. Он был в темно-красном шелковом облачении, а на плечах лежала вышитая золотом стола. На голове красовалась массивная митра. Хотя она сияла, Николас догадался, что это золоченая медь, а разноцветные камни — всего лишь стекло и стразы.
Джали Хора поднял посох, украшенный массивным серебряным крестом, и воцарилось тяжелое молчание.
— Сейчас он произнесет благословение, — подсказала Тессэ, склоняя голову.
Аббат говорил долго и прочувствованно, и его тонкий голос прерывали только ответы монахов. Когда он добрался до конца, два дебтера помогли старику спуститься по ступеням и сесть на резное кресло джиммера, стоявшее посередине круга из старших диаконов и священников.
Религиозный настрой монахов сменился праздничным, когда с террасы вошла процессия послушников, несущих на головах плетеные тростниковые корзины размером с колесо. В центре каждого круга пирующих поставили по одной.
По сигналу Джали Хоры все одновременно сняли с корзин крышки. Монахи радостно закричали, поскольку внутри каждой оказалось глиняное блюдо, до краев полное круглым пресным серым хлебом — инжером.
Затем появились еще двое послушников, сгибающихся под тяжестью огромного медного чана, из которого валил пар, с острым рагу из жирной баранины — уатом. Они налили в каждое из блюд с инжером густого пряного красно-коричневого кушанья, так что поверхность заблестела от горячего жира.
Собравшиеся жадно набросились на еду. Они отрывали куски инжера, подхватывали им уат, запихивали в раскрытые рты и жевали, громко чавкая и запивая теем из бутылей. А потом повторяли все сначала. Скоро иноки были покрыты жиром до локтей. Подбородки монахов лоснились, испачканные рагу, что не мешало им продолжать есть, смеяться и пить.
Прислужники положили перед каждым гостем толстые куски инжера другого вида. Они были плотнее и более рассыпчатые, отличаясь от похожего на резину хлеба, лежащего на глиняных блюдах.
Николас и Ройан пытались показать, что им нравится еда, не перемазавшись, как остальные. Несмотря на непривлекательный вид, уат оказался довольно вкусным, а сухой желтый инжер превосходно впитывал жир.
Блюда были опустошены за удивительно короткое время, и когда появились послушники, сгибаясь под тяжестью новых горшков, оставалось только немного месива из хлеба и жира. На сей раз в горшках оказался уат из цыплят с карри. Его вылили в блюда прямо поверх остатков баранины. Монахи опять набросились на пищу.
Пока пирующие поедали цыпленка, бутылки с теем снова наполнили, и монахи еще больше развеселились.
— Я уже с трудом могу переносить это, — проговорила Ройан, наклоняясь к Николасу.
— Закрой глаза и думай об Англии, — посоветовал тот. — Ты настоящая звезда вечера, и тебе не дадут так просто сбежать.
Как только цыплят доели, прислужники вернулись с новыми чанами, полными до краев уатом из острой говядины. Его вылили поверх остатков баранины и курицы.
Монах напротив Ройан опустошил бутылку, но, когда послушник двинулся к нему, чтобы наполнить, замахал рукой, закричав: